Из рядовых отечественных беллетристов должен быть назван И. Т. Калашников, автор романа «Камчадалка» (СПб., 1834; 2-е изд. СПб., 1843). [49] В этом романе широко используется ученый труд Крашенинникова (в издании 1818 г.) «Описание Земли Камчатки» (1755). К тому же источнику в «Трех странах света» обращается и Некрасов, причем в подборе имен и описаний он во многих случаях идет непосредственно за Калашниковым. Более того, сюжетная линия горбуна (отец, преследующий своего неузнанного сына; старик, склоняющий к сожительству девушку) повторяет в схеме историю ведущего героя «Камчадалки» Антона Григорьевича.
Изображение развалин барской усадьбы (часть седьмая, главы I, V) напоминает соответствующую картину в повести А. А. Марлинского «Латник» (1835).
Другие случаи сходства указывают скорее на совпадения, чем на влияние или заимствование.[50]
Весьма широк круг источников, относящихся к специальной литературе. Кроме упомянутого труда Крашенинникова, в роман вошли материалы (нередко и тексты) многих книг и статей,[51] с которыми Некрасов знакомился в Публичной библиотеке (ем.: Панаева, с. 176), — о Сибири и о русских владениях в Америке («Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова…», ч. 1–2; 1810–1812), о киргизах (книга А. Левшина «Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей», ч. 1–3 (1832), статья А. П. Соколова «Астрахань в ее прошлом и настоящем» (1846) и др.), об Архангельском крае и о Новой Земле («Очерки Архангельской губернии» В. Верещагина (1847–1848); опубликованный А. П. Соколовым штурманский дневник И. Н. Иванова «Опись берегов Северного океана, от Канина Носа до Обдорска…» (1847); книга Ф. П. Литке «Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге „Новая Земля“ в 1821–1824 годы» (1828); «Дневные записки» П. К. Пахтусова (1842–1845) и др.), о Вышневолоцкой водной системе (статья И. Ф. Штукенберга «Боровицкие пороги»; 1836).
Перерабатывая специальную литературу в беллетризованный текст, Некрасов стремится прежде всего к занимательности рассказа и обращает преимущественное внимание на необычное, экзотическое. Гонка барок через пороги; редкостные картины и явления природы — громады льдов в океане, северное сияние, миражи, высокие горы и бескрайние степи, жестокий мороз и палящий зной; вид и повадки редких животных — моржей, китов, морских коров, сивучей: быт и нравы народностей, населявших окраины Российского государства, — ненцев (самоедов), лопарей, хантов (остяков), киргизов, якутов, ительменов (камчадалов), коряков, чукчей, эскимосов, индейцев — такова панорама «стран света» в «географической» части романа. Вся эта литература, включающая и труды почти столетней давности, не всегда соотнесена с современной действительностью с соблюдением исторической и географической точности.
6
Авторская принадлежность текстов в «Трех странах света» условно определяется по немногочисленным мемуарам, по отразившимся в произведении фактам из биографий авторов, по преемственности мотивов романа с прежними произведениями авторов.
Мемуарные свидетельства очень скупы и далеко не во всем достоверны.
Свидетельство самого Некрасова о работе над «Тремя странами света» сохранилось лишь в пересказе А. С. Суворина. Оно не содержит подробностей, относящихся собственно к этому произведению, а касается составления книжек «Современника» в годы, когда печатались и «Три страны света», и «Мертвое озеро»: «У меня в кабинете было несколько конторок. Бывало, зайдет Григорович, Дружинин и др. Я сейчас к ним: становитесь и пишите что-нибудь для романа, — главу, сцену. Они писали. Писала много и Панаева (Станицкий). Но всё, бывало, не хватало материала для книжки. Побежишь в Публичную библиотеку, просмотришь новые книги, напишешь несколько рецензий — всё мало. Надо роману подпустить. И подпустишь. Я, бывало, запрусь, засвечу огни и пишу, пишу» (Суворин А. С. Недельные очерки и картинки. — НВ, 1878, 1 янв., № 662; см. также: ЛИ, т. 49–50, кн. 1, с. 203–204).
Заметка Суворина побудила Панаеву обратиться к биографу Некрасова А. М. Скабичевскому с опровержением рассказанного о Григоровиче и Дружинине. С ее слов Скабичевский писал: «…лишь г. Григорович сделал было попытку написать одну из глав романа, но ландшафтная поэзия г. Григоровича оказалась не подходящей к духу и характеру романа. Г-н Григорович <…> всю главу посвятил описанию лунной ночи; глава эта так и не вошла в роман, и затем г. Григорович ничего более для романа не писал» (Скабичевский, с. 394–395).
Трудно поверить этому сообщению, проникнутому неприязнью к Григоровичу. Автор «Деревни» и «Антона Горемыки», имевших сильнейший общественный резонанс, назван вопреки очевидности представителем «ландшафтной поэзии». Глава, целиком посвященная описанию лунной ночи, не в духе творчества Григоровича; кроме того, она невозможна и в контексте романа.
В позднейших воспоминаниях Панаевой эта глава превращается в «две странички описания природы», сверх которых «Григорович решительно не мог ничего придумать» (Панаева, с. 175).
Из воспоминаний Панаевой выясняется лишь самый факт приглашения Григоровича к авторскому участию в «Трех странах света». Этот факт не покажется неожиданным, если вспомнить, что у Григоровича был опыт совместной работы с Некрасовым — фарс «Как опасно предаваться честолюбивым снам» (1846), написанный при участии Достоевского. В бумагах Григоровича сохранились наброски плана к роману «Петербургские тайны» (см.: ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 38), с замыслом которого, возможно, и было связано его предполагавшееся участие в «Трех странах света».
Ссылаясь на сообщение Панаевой, Скабичевский упоминает, не называя фамилии, еще об одном лице, помогавшем Некрасову: «…если в романе участвовало третье лицо, то оно парадирует в виде какого-то купца, который рассказал Некрасову во всех подробностях, как проводят барки через Боровицкие пороги. Руководствуясь этим рассказом, Некрасов переделал 6-ю главу 4-й части романа, так как он никогда не был на Боровицких порогах и описал было не совсем верно крушение барок Каютина» (Скабичевский, с. 394–395). На основании этого глухого упоминания можно лишь предположить, что если Некрасов кому-то дал прочитать главу о Боровицких порогах, то это произошло не в процессе писания романа, а незадолго до помещения главы в январской книжке «Современника» за 1849 г., т. е. в ноябре или декабре 1848 г.
Позднее, в 1889 г., публикуя свои мемуары, Панаева не повторила сообщения о купце, консультировавшем Некрасова, но заметила, что две главы были написаны «по просьбе Некрасова Ипполитом Панаевым» (Панаева, с. 175). Обилие неточностей в воспоминаниях Панаевой не позволяет безоговорочно признать ее сообщение достоверным. Существенно, однако, то, что Ип. А. Панаев пользовался ее уважением и несомненно был одним из первых читателей ее воспоминаний. Какие главы он мог написать по просьбе Некрасова, трудно предположить. Известно, что он и сам в это время пробовал свои силы в литературе. Летом 1848 г., когда писался роман, он находился в Новгородской губернии, недалеко от Боровицких порогов. С конца ноября 1848 г. Панаев был в отпуске в Петербурге (см.: ЦГИА, ф. 207, оп. 16, ед. хр. 145, л. 123). Возможно, Панаев мог внести дополнения и поправки в главу о Боровицких порогах перед ее сдачей в набор. Это тем более вероятно, что в бытность студентом Института путей сообщения он получил равносторонние сведения о Боровицких порогах из лекций инженер-полковника В. Р. Трофимовича. По воспоминаниям В. А. Панаева, описание вышневолоцкой системы в лекциях Трофимовича принимало «характер поэзии» (Панаев В. А. Воспоминания. — PC, 1893, дек., с. 398–399).
В распоряжении Скабичевского находился экземпляр «Трех стран света» с пометками Панаевой, согласно которым «все, касающееся интриги и вообще любовной части романа, принадлежит перу г-жи Панаевой; Некрасов же на свою долю избрал аксессуарную часть, комические сцены, черты современной жизни и описание путешествий Каютина» (Скабичевский, с. 394).
Из сообщения Панаевой явствует, что, работая над романом, авторы пошли по пути узкой специализации и даже в пределах отдельных глав строго разграничивали свои темы и жанры. Получается, что в работе над главами любовного содержания Панаева каждый раз ставила точку там, где нужно было ввести бытовой эпизод или описать обстановку, и призывала на помощь Некрасова; Некрасов же, выполнив свое задание, предоставлял дальнейшее развитие интриги Панаевой. Свидетельство Панаевой в записи Скабичевского, получившее признание исследователей (см.: ПСС, т. VII, с. 827–828), рисует неправдоподобную картину совместной работы над произведением. Оно расходится также и с данными литературной деятельности Некрасова и Панаевой в годы, предшествовавшие написанию «Трех стран света». Некрасов, как известно, охотно обращался к сюжетам, построенным на любовной интриге; Панаева же постоянно вводила в свои повести и рассказы черты современной жизни и «аксессуарную часть»; встречаются в ее произведениях и «комические сцены».
