Он тащился за ней, как дурак, как лопух, как груженый ишак, которым каждый может помыкать на свой лад. Какого черта! Мелькнуло: Лабоданов никогда не дал бы себя так облапошить. Он догнал девушку и, идя с ней рядом, спросил:
- А чего вы не поехали на трамвае?
- Ох, эти трамваи! Задержка бывает. Не могу рисковать.
Он не успел ей возразить, как уже замелькали впереди черные спортивные шаровары да подпрыгивающий на спине рюкзак и тюбетейка над ним.
Они пошли по мостовой-так казалось почему-то быстрее.
Асфальт сменился булыжником. Спускались под гору. Ветер гнал пыль им в спину. Мимо проносились, подскакивая, машины.
Лешка нервничал, заразившись незаметно для, себя беспокойством - не опоздать бы.
По сторонам лепились старые одноэтажные дома под черепичной крышей. Будочка холодного сапожника. Бойкая парикмахерская с одним оконцем, вделанным в двери. Показалась вокзальная площадь. Трамвай, скрежеща, давал круг, огибая клумбу в центре площади. Вокзал. Сумрачно, прохладно и пусто внутри. А у выхода на перрон-толчея пассажиров, узлов, чемоданов. Вслед за девушкой, решительно расталкивающей всех, Лешка протиснулся к выходу под ожесточенную брань публики.
- На целину где состав? - крикнула девушка дежурному, и тот махнул рукой:
- За переездом.
И тогда девушка побежала из последних сил по перрону, и рюкзак прыгал у нее на спине. И Лешка бежал за ней, задевая тяжелым мешком об асфальт. У опущенного шлагбаума ждала подвода, запряженная двумя лошадьми. Стрелочница держала в сложенных на животе руках зеленый флажок.
-Вон-на!-указала стрелочница на видневшийся на путях состав.
Но в этом уже не было нужды. Было понятно, что это он, целинный, весь в плакатах, гомонящий, облепленный шумным народом.
- Успели! - обернувшись к Лешке темными очками, выдохнула девушка. Она шла вдоль вагонов, расталкивая провожающих, спрашивая: - Где фармацевтический техникум? Фармацевты где?
Из теплушек неслось пение, и было пестро, шумно.
- Лизка! Лизка! Девочки, Лизка! - закричали, замахали руками, перевешиваясь через перекладину в раздвинутых дверях теплушки.
И Лешкина девушка в тюбетейке завопила счастливо:
- Девочки! Девчонки, милые! Это я! Ох, девчонки, держите консервы!
Ахая, тормоша Лизку, бранясь: "Ах, чтоб тебя, дуреха! Чуть не опоздала!", девчата подхватили мешок у Лешки и передали в вагон. И туда же уплыл парусиновый саквояж. Парень в берете, проходя мимо, деловито сообщал:
- Салют, девоньки] Подтягивайся в вагон! Сейчас двинемся...
Зазвучал горн, В груди у Лешки тревожно отозвалось. Все встрепенулись, замолкли и полезли поспешно в вагоны.
Лизка сняла очки, вытерла скомканной тюбетейкой лицо и крепко встряхнула Лешкину руку.
- Ну, пока. Спасибо тебе. - Она вдруг быстро приблизила к нему распаренное, все в красно-белых пятнах лицо и чмокнула его в щеку. И тут же кто-то другой с торчащими из-под платочка косицами, вывернувшись из-под ее руки, тоже громко чмокнул Лешку.
- А ну вас, - сказал, смутившись, Лешка. - Много вас тут.
- Жди меня! - крикнула девушка с косицами. - И я вернусь! Быть может!
Она протянула руки, и девчата втащили ее, а за ней Лизку в вагон. И теперь они обе стояли в первом ряду, навалившись животами на перекладину, а на них напирали сзади и кричали ему:
- Поехали с нами!
Кто-то затянул:
Мы поедем на Луну,
Там засеем целину...
Состав тронулся. Девчата замахали, закричали что-то Лешке, но невозможно было разобрать что. Лешка тоже махал им и взволнованный шел рядом с вагоном. Его. так и подмывало вскочить к ним в вагон и уехать далеко-далеко от Лабоданова и Славки, от Баныкина, от милиции... Вагон стал обгонять его, и он отбежал, быстро вскарабкался на откос, чтобы девчата в теплушке еще раз увидели его и помахали.
Мимо поползли вагоны, разукрашенные плакатами:
Нос не вешай,
Дорога трудна.
Спи, ешь - Впереди целина.
"Не кантовать! Девушки"-это еще на одном вагоне, где едут девушки.
"Даешь целину!"
И в каждом вагоне, навалившись всем скопом на переклада ны, махали руками и пели. И в каждом пели что-нибудь свое, а оркестр играл свое, и стояла веселая неразбериха от проезжающих мимо хоров.
Эх, бей дробней,
Сапог не жалей.
Заработаем мы с милым
Больше тыщи трудодней.
Проплыла вагон-лавка; прилавок, весы, дядька в белом халате за прилавком - прямо как на сцене.
Состав оборвался и пошел, вихляя хвостом. Открылись заслоненные им маленькие дома рыбаков и в проемах между ними - море.
Провожающие, стоя на откосе, все махали вслед ушедшему эшелону, и Лешка махал со всеми. Оркестр немного еще поиграл, пока состав не скрылся из виду. Потом музыка разом оборвалась, и все стали расходиться.
А Лешка все еще стоял и смотрел на железнодорожный путь, желто-серый от размолотого ракушечника, лежащего между шпал.
Баныкин вошел в ворота под номером двадцать два. Во дворе он застал лишь одну старуху. Она стояла у летней мазаной печки, помешивая ложкой в кастрюле; концы серого шерстяного платка, лежащего у нее на плечах, скрещиваясь на груди, были стянуты узлом на спине.
Небольшая белая собака - Баныкин вступил, видимо, в подведомственный ей сектор двора - приподнялась с нагретого булыжника и служебно залаяла.
- Цыц, Пальма, гуляй себе,-сказала, обернувшись, старуха, и глаза ее из-под сизых нависших век с любопытством оглядели пришельца.
Это была такая заядлая старость, что Баныкин оробел.
- Бабушка, можно вас?
- Вы к нам? Отчего же, пожалуйста.
Чему-то обрадовавшись и хитровато щурясь, она отставила с огня кастрюлю, вытерла о фартук руки и зашелестела легкими подошвами, ведя его за собой. Перед входной дверью старуха проделала какие-то заклинательные, как показалось сначала Баныкину, движения.
- Кш, кш! Несчастные! - размахивая темными руками, ругала она мух, облепивших дверь. - Кто-то сало есть собирается, кабана на дворе держит, а ты изволь мух кормить! Не хочется связываться, а то б живо этого кабана дух тут простыл!..
А где ж ваш чемодан? - спросила она вдруг, впуская Баныкина в дом.
- Какой чемодан? Зачем он мне?
- Ну ладно, - сказала она, быстро соглашаясь. - А все же лучше, конечно, когда с вещами. Нам спокойнее, ведь мы еще не знакомы. А узнаем, тогда можно и без чемодана. А по части чистоты спросите любого.
Она юркнула мимо него и, став у изголовья двух пустующих, чисто застеленных коек, сказала:
- Ну, какая больше нравится? Выбирайте.
Баныкин окончательно смутился:
- Да мне не нужна койка.
- Не нужна? Вы разве не командированный?
Он покачал головой. Старуха разочарованно замолчала.
- Мне тут, бабушка, кое-что спросить вас надо.
- Я думала, вас из ЖКО прислали, с завода.
- Я, откровенно говоря, из милиции. Вернее, из бригады содействия.
- О господи! - тихо, испуганно вздохнула старуха и взялась рукой за голову.
- Мне тут кое-что узнать надо у вас о ваших соседях по двору.
- Ой, как мне бьет в голову! Я ничего не слышу.
Зачем только она вышла ночью? Зачем впуталась в это несчастье?
Старуха украдкой разглядывала пришельца. Соломенную шляпу он не снял; она прочно сидела на голове, слегка набекрень, и вид у него -был залихватский.
- Колпаков Алексей Степанович вам известен? - спросил он.
- Это Лешка, что ли? - сильно волнуясь, спросила старуха.
- Ну да, Лешка.
- Господи, чего только придумают - Алексей Степанович.
Как же, знаю его с самых детских лет. Раз как-то внучку мою подбил на коньках. А так больше ничего особенного. Прекрасный мальчик.
"О боже мой, - вздыхала она про себя.-Что теперь будет?
Что будет? Хоть бы дочка пришла скорее..."
- А поесть у вас дают?
Баныкин не понял ее.
- Когда забираете человека...
- Уж как-нибудь, - сказал он неохотно.
Старуха неотрывно следила за ним. Из-под темного головного платка спускалась на лоб ей белая планка поддетого вниз второго платка. И глаза из-под белой полоски живо поблескивали.
- А родителей его и, так сказать, окружение, - скованно сказал Баныкин,-вы знаете?
- Знать-то знаю, да вот глаз..
- Что глаз?
Она повернула к нему лицо, старательно приподняв темные веки, и Баныкин увидел, что один глаз у нее будто затянут пленкой.
- Катаракта. Уже давно пора резать. А никак не соглашаются из-за гипертонии... Да вы сядьте.
Он нащупал сиденье, опустился на стул и вздохнул. Ну, какие еще болячки станет показывать ему старуха? Ему было стыдно и неловко, и он проклинал себя, что связался с ней, надо было прямо идти к родителям,
Но тут старухе самой в диковинку показалось, что она так смело и вроде бы запросто ведет себя с "человеком из милиции".
Она замешкалась в отдалении от него у столика и ни с того ни с сего щелкнула выключателем приемника.
- Ну? Чего ж ты молчишь? - спрашивала она у приемника, привалясь впалой грудью к его полированной коробке и лукаво поглядывая на Баныкина.
