мы хотим отношений, каких бы то ни было, мы должны придерживаться иной политики! Ведь это все равно, что строить дом, не закладывая фундамента: ветерок дунет – все посыплется. Каждый должен другому, особенно если люди близкие или собираются такими стать!
Андреев выслушал всплеск моих эмоций до конца, а после был слишком молниеносен, чтобы я успела среагировать. В мгновение ока Максим напрыгнул на меня, обездвижив сперва нижние, а затем верхние конечности, и только один мой удар кулаком, рефлексивный и смазанный, успел пройтись ему по скуле. Ногами шевелить было невозможно, обе кисти он стиснул одной своей ладонью и прижал к полу, а другую ладонь сжал на моей шее, безжалостно сдавливая горло прямо под сонной артерией. Стало действительно страшно: я убедилась в том, что меня просто-напросто хотят придушить. Но прежде, чем жизнь успела промелькнуть перед глазами, хватка Андреева ослабла, и я смогла жадно вдохнуть.
Максим продолжал держать пальцы на моей шее, но больше не душил, а лишь удерживал меня в горизонтальном положении, не позволяя переместить корпус тела в пространстве. Я прокашлялась, чувствуя, как кровь приливает к лицу и багровеют щеки. Его свесившиеся длинные спутанные пряди щекотали мне лицо. Я не знала, что говорить, и лишь налаживала работу легких и кровообращения, сверля Максима взглядом. Прошло несколько секунд, когда я поняла, что он смеется. И это не просто смех, а какой-то инфернальный хохот. Специально он все это вытворяет, не иначе! Проверяет меня на стойкость, нервы мои испытывает! Хочет понять, где граница, которую я уже точно не выдержу. Я бы тоже хотела это знать, да только, кажется, границы этой не существует…
– Хороша реакция, – прорычал Андреев, склоняясь ниже.
Прежде, чем наши губы плотно сомкнулись, я заметила красную ссадину на его лице и даже успела возгордиться собой. Но в следующий миг… в следующий миг я уже не могла и не хотела думать. Едва я ответила на его поцелуй, Максим позволил мне двигаться, уверенный в том, что больше я не стану вырываться. И, черт возьми, как же он был прав! Такой раскрепощенности и страсти я пока за ним не замечала, даже в тот день, когда пришла к нему в университете. Максим-Максим, что же ты за человек?.. Сколько еще мне придется тебя разгадывать? Если всю оставшуюся жизнь, то я, как это ни пугает, уже не против.
– Все нормально, Вера, – заверил Андреев, прерываясь, и снова лег рядом. – Ты справляешься замечательно.
– Я так и знала, что ты все подстроил. Вот только не хочется мне быть твоей подопытной.
– А чего тебе хочется?
– Сушеной камбалы и пива, – пожав плечами, ответила я.
– Поднимайся. Идем.
– Я говорила, что ты очень непредсказуемый?
– Нет. Да и кто говорит вслух прописные истины?
XIV
. Озарение
– Помнишь, спрашивал о том парне, – Максим щелкнул длинными пальцами, – который спешил к тебе на катке?
Я не торопилась с ответом. Я теперь никогда не тороплюсь отвечать сразу, а сперва тщательно обдумываю, что и в какой форме сказать. В обществе Андреева пришлось стать в разы осторожнее. Но не потому, что боюсь его. Просто рядом с таким серьезным и мрачным человеком я физически не могу быть легкомысленной и взбалмошной. Хотя бы то первое время, пока привыкаю к нему.
Высыпав лук с морковью на шипящую сковороду, я сделала газ потише, подошла и по привычке запустила в зачес Максима ладонь.
– Помню. Это снова тебя беспокоит?
Он оторвался от риса, который перебирал на потенциальный плов, сомкнул руки в замок, локти положил на стол и поглядел поверх этой конструкции мне в глаза. Темный блестящий взгляд был очень холодным, почти ледяным, и ничего не выражал.
– Как его зовут?
Сама собой моя левая бровь приподнялась, а пальцы, блуждающие по темным гладким вискам и скулам, замерли в нерешительности. Мне пришлось назвать имя Птицы, и тогда Максим увел глаза и стал смотреть в окно.
– Вера, я знаю, дело не мое. Но я, – его колено стало подпрыгивать, как случается из-за нервов, и рука небрежно отправила так привычно свисающую на лицо прядь на затылок. – Я к тому, что он на тебя… он… – Максим почти скрипел зубами, не в силах удержаться от того, чтобы не сказать напрашивающуюся глупость. Он все больше ошеломлял меня. – Обращает на тебя слишком много внимания. Мне это жутко не нравится, и я хочу и могу это исправить. Навсегда. Одно хочу знать: есть ли у него повод.
Из уст Максима давно не звучало столь длинной и интригующей тирады. Дабы переварить услышанное, потребовалось несколько мгновений тишины, которые я потратила на то, чтобы подойти к Андрееву вплотную и тихонько прижать его голову к груди. Максим послушно подался, и я стала гладить его по длинным атласным волосам в крупную волну. Подбородок мой оказался у него на затылке, потому что я стояла, а он сидел на стуле.
– Максим, – вкрадчиво начала я, – неужели в тебе очнулась ревность?
– Сначала ты ответь на мой вопрос, – настойчиво сопел Максим, уткнувшись в меня носом.
– Тогда задай свой вопрос конкретнее, – посоветовала я, и тут убежала к плите, напоследок поцеловав Андреева в темную макушку, пахнущую мятным шампунем.
– Когда ты гладишь меня по голове, все мои сомнения улетучиваются вместе с вопросами и умными мыслями.
Я самодовольно перемешивала смесь, широко улыбаясь. Хорошо, что со спины ему не видно. Женское тепло и ласка чудотворно и безотказно действуют на мужчин, особенно не привыкших к такому отношению. А Максим как раз из тех, кого женская ласка приводила в оторопь и столбняк, просто потому что ранее с ними ничего подобного не случалось, и теперь непонятно, что с этим делать и как реагировать.
– Знаю ведь – улыбаешься, – прогудели за спиной. Я стала высыпать на сковородку кусочки свиных ребрышек. – Но я и правда теряюсь, когда ты гладишь меня. Словно в детство возвращаюсь, где не было проблем. Все теряет смысл, кроме твоих прикосновений. Теплых и родных. И я как пес готов просунуть голову тебе под руку и преданно смотреть в глаза, поскуливая. Ты… понимаешь, Вера? – осекся Андреев, сам себя ловя на таком откровении и даже удивляясь.
– Я понимаю, Мак, – я обернулась и оперлась о плиту. – Но мы отклонились от вопроса.
Андреев послушно перебирал рис по моему велению, складывая в стороне гнилые зерна или шелуху.
– Я стал ручным зверем и ничего не могу сделать. Как те пантеры в зоопарке, что привязались к своим хозяевам и бросаются их обнимать через всю клетку, сбивая бедных людей на пол, – печально проговорил Максим, поднимая глаза. – Подойди, Вер. Я не могу понять, гнилая она или мне просто кажется?
Я прищурилась и приблизилась к столу, но в руках Андреева ничего не было. Он крепко
