— Ахъ, Виталій! вздохнула Лвэба.
— Поѣзжай, поѣзжай. Въ Пассажѣ тебѣ тоже не слѣдуетъ долго оставаться. Тутъ довольно многолюдно, могутъ попасться твои знакомые, передать родителямъ. Прощай, другъ мой… Торопись… Уходи. А ежели видѣться намъ, то лучше видѣться на квартирѣ у Кринкиной. Въ среду вечеромъ я буду у ней. Можешь урваться — пріѣзжай.
— Да нѣтъ-же нѣтъ. Вѣдь я тебѣ русскимъ языкомъ говорю, что мнѣ теперь никуда одной изъ дома не урваться — отвѣчала Люба и уже на глазахъ ея были слезы.
— Урвешься. Богъ не безъ милости. Наконецъ я придумаю что-нибудь другое и сообщу тебѣ запиской. Уходи. Пойдемъ, я тебя посажу на извощика. Вонъ какой-то господинъ съ бакенбардами пристально смотритъ на тебя. Можетъ быть и знакомый. Пассажъ для дѣвушки мѣсто не вполнѣ приличное. И я-то былъ глупъ, что назначилъ тебѣ свиданіе въ Пассажѣ! — бормоталъ Плосковъ.
— Ахъ, Виталій, ну, зачѣмъ ты меня гонишь! Дай ты мнѣ еще побыть и поговорить съ тобой!
— Выйдемъ изъ Пассажа. Лучше мы на улицѣ поговоримъ.
Плосковъ шелъ впередъ и вывелъ Любу на улицу.
— И ума не приложу, что я теперь буду дома говорить! — вздыхала Люба.
— Послушай, вѣдь у васъ горничная преданный тебѣ человѣкъ. Ты можешь съ горничной куда-нибудь отлучиться изъ дома, меня увѣдомить, а ужъ я тебя укараулю.
— Трудно, но надо какъ-нибудь ухищряться. Ахъ, Виталій, Виталій!
— Садись скорѣй на извощика. Можетъ быть, тебя еще дома и не хватились, торопилъ Любу Плосковъ.
— Какъ не хватиться! Ну, будь что будетъ! Прощай… — покорно произнесла Люба, крѣпко пожимая руки Плоскова, съ улыбкой взглянула ему въ лицо и шепотомъ прибавила:- Милый… голубчикъ… безцѣнный…
— Извощикъ! — крикнулъ Плосковъ и принялся усаживать Любу въ экипажъ. — Ну, а что кстати мой котъ? — спросилъ онъ вдругъ.
— Маменька его выгнала на дворъ и онъ пропалъ.
— Жалко. Прощай… До свиданія… Черезъ горничную и отъ меня будешь получать записки. Прощай… Извощикъ! Пошелъ!
Люба поѣхала домой.
Возвращаясь со свиданія съ Плосковымъ, Люба не безъ трепета приближалась къ своему дому. Она уже напередъ чувствовала все то, что на нее обрушится со стороны матери и отца. Совѣтъ Плоскова сдѣлать какую-нибудь покупку въ одномъ изъ магазиновъ и потомъ сослаться, что отлучка изъ дома была сдѣлана для покупки — она не исполнила. Она рѣшилась прямо объявить отцу и матери, что ходила гулять, чтобы видѣться на улицѣ съ Плосковымъ. Стать, однако, сразу лицомъ къ лицу передъ отцомъ и матерью ей было трудно: она знала, что тѣ ждутъ не дождутся ея звонка у дверей съ чистаго хода, дабы сразу осыпать ее бранью и попреками а потому вернулась домой черезъ кухню. по черному ходу, и прошла къ себѣ въ комнату. Только спустя полчаса послѣ ея прихода отецъ и мать узнали, что она дома. Они тотчасъ-же вбѣжали въ ея комнату. Люба сидѣла у стола и перелистывала книгу.
— Безстыдница! Срамница! завопила Дарья Терентьевна. — Уйти изъ дома не спросясь, не сказавъ ни отцу, ни матери ни слова! Гдѣ это ты шлялась? Говори!
Губы у Любы затряслись и она отвѣчала:
— Шляться я нигдѣ не шлялась, а гдѣ была — тамъ меня теперь нѣтъ.
— Такъ не отвѣчаютъ родителямъ! крикнулъ Андрей Иванычъ. — Ты должна сказать, куда ходила.
— Ахъ, Боже мой! Да просто прогуляться ходила. Сколько дней дома сидѣла, такъ нужно-же было мнѣ воздухомъ подышать.
— Врешь, врешь! Ты къ нему ходила. На свиданіе съ Плосковымъ ходила! не унималась Дарья Терентьевна.
— Что къ Плоскову ходила — это неправда, а что видѣлась съ нимъ на улицѣ — скрывать не стану.
— Слышишь? Слышишь, Андрей Иванычъ? Ахъ, дрянь дѣвчонка! Она еще смѣетъ про это безъ стыда и безъ совѣсти говорить! Ну, нажили мы дочку!.. На свиданіе съ молодымъ человѣкомъ! Каково, ежели кто-нибудь видѣлъ тебя изъ знакомыхъ съ нимъ!
Дарья Терентьевна всплеснула руками. Люба иронически улыбнулась.
— Въ самомъ дѣлѣ, ужасное происшествіе! Съ каторжникомъ меня увидали, съ душегубомъ, съ воромъ, съ мошенникомъ, сказала она.
— Еще разъ тебѣ говорю: не смѣй такъ отвѣчать! крикнулъ Андрей Иванычъ. — И вотъ тебѣ мой сказъ: съ сегодня безъ матери никуда! Уйдешь еще разъ одна — велю твою верхнюю одежду подъ замокъ убрать.
— Да нечего дожидаться, когда она еще разъ одна уйдетъ, надо это сейчасъ-же сдѣлать, прибавила мать. — Безъ меня теперь никуда! Слышишь: никуда! А эту твою раскрашенную Кринкину встрѣчу, такъ прямо въ лицо ей наплюю. Ты у ней, что-ли, была? Я ужъ и то хотѣла за тобой къ ней посылать.
— Только-бы себя оскандалили. Нигдѣ я не была. На улицѣ была и съ нимъ видѣлась.
— Это ужасъ, что такое! Не смѣй мнѣ про него говорить! Слышишь: не смѣй!
Андрей Иванычъ только тяжело вздыхалъ. На этомъ выговоръ и кончился.
— Что тутъ дѣлать съ дѣвчонкой?!.. чуть-ли не въ сотый разъ спросила Дарья Терентьевна мужа; когда они вышли изъ комнаты Любы.
Андрей Иванычъ подумалъ и отвѣчалъ:
— Да ужъ, по моему, повѣнчать ихъ, что-ли… Пусть живетъ въ недостаткахъ, коли сама этого хочетъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! На это я не согласна. Ни за что на свѣтѣ…
— Да вѣдь хуже будетъ, ежели…
Андрей Иванычъ не договорилъ.
— Что: ежели?.. Что: ежели?.. приставала къ нему Дарья Терентьевна.
— Да мало-ли что можетъ случиться, ежели дѣвчонка начнетъ бѣгать на свиданія…
— Нѣтъ, ужъ этого больше не случится, ни за что не случится. Какъ песъ сторожевой, буду ее караулить, никуда одна изъ дома не уйду, а ежели и уйду, — то сейчасъ все ея верхнее платье подъ. замокъ.
— Все равно не укараулишь.
А Люба сидѣла у себя въ комнатѣ и думала, какъ-бы ей узнать, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее. Сегодня и думать нельзя было выпытывать это у отца или у матери — сейчасъ догадаются, для чего она это спрашиваетъ. Приходилось повременить, показать видъ, что покорилась отцу и матери, перестать дуться, что она и сдѣлала, выйдя къ обѣду притворно-веселая. Но отецъ и мать все-таки продолжали дуться на нее сами. Обѣдъ прошелъ натянуто. Вечеромъ, впрочемъ, были кое-кто изъ родственниковъ и знакомыхъ. Отецъ игралъ въ винтъ, мать усѣлась играть въ мушку. Выла и тетка Любы, старшая сестра ея матери, вдова. Въ карты она не играла, а только сидѣла около играющихъ. У Любы мелькнула мысль спросить тетку, не знаетъ-ли та, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее, Любу, и она тотчасъ-же отозвала отъ стола тетку.
— Послушайте, тетенька Марья Терентьевна, что я васъ хочу спросить, начала, Люба. — Вы помните, когда я родилась?
— Еще-бы не помнить, если покойникъ мужъ и крестилъ-то тебя.
— Вотъ, вотъ… А у меня вчера былъ разговоръ съ одной подругой. Та спрашивала, изъ какой церкви священникъ крестилъ меня. Вы этого не помните?
— Изъ какой… Вотъ ужъ этого-то… Да нѣтъ, помню… Вы тогда жили на Лиговкѣ, близь Іоанна Предтечи, такъ, стало-быть, приходскій священникъ изъ церкви Іоанна Предтечи тебя и крестилъ.
— Да вѣрно-ли вы это знаете?
— Кажется, что изъ церкви Іоанна Предтечи. Сѣдой такой священникъ. Да что-же ты у отца съ матерью-то не спросишь! Сестра! Дарья Терентьевна!
— Нѣтъ, нѣтъ… Вы теперь не спрашивайте маменьку. Что ее отъ картъ отрывать! перебила Люба тетку. — Я ее лучше потомъ сама спрошу. А что я васъ спрашиваю, такъ думала, что вы тоже знаете.
— Да знаю, знаю… Отъ Іоанна Предтечи. Ты — старшая. Ужъ ежели твои родители вѣнчались у Іоанна Предтечи, то, стало-быть, и тебя крестилъ священникъ отъ Іоанна Предтечи. Сѣдой такой…
Въ это время игра въ винтъ кончилась и Андрей Иванычъ проходилъ по гостиной, гдѣ сидѣла Люба съ теткой. Тетка тотчасъ-же остановила его.
— Андрей Иванычъ, вотъ у насъ разговоръ. Вѣдь вы съ Дарьей и вѣнчались у Іоанна Предтечи, и всѣхъ дѣтей крестили у Іоанна Предтечи?
Люба дернула было тетку за рукавъ, но Андрей Иванычъ уже отвѣчалъ:
— Да, да… Всѣхъ у Іоанна Предтечи, кромѣ маленькой Кати. А Катю крестилъ священникъ изъ Владимірской церкви, потому что тогда мы уже жили въ Владимірскомъ приходѣ. А вы зачѣмъ спрашиваете?
— Да такъ, разговоръ.
— Но дѣтей крестилъ не тотъ священникъ отъ Іоанна Предтечи, который насъ вѣнчалъ, а другой. Я и звалъ тогда вотъ для Любы того, который насъ вѣнчалъ, но онъ былъ болѣнъ. Это я какъ сейчасъ помню… А когда ужъ другія дѣти стали рождаться, то онъ умеръ. Это я отлично помню.
Сказавъ это, Андрей Иванычъ отправился въ другую комнату.
Люба сіяла отъ удовольствія. Теперь она знала, откуда надо добывать копію съ метрическаго свидѣтельства. Добыть свѣдѣнія о своемъ крещеніи казалось ей очень трудно, но дались они ей легко. Она вздохнула свободно и повеселѣла.
«Завтра-же пошлю Виталію записку въ банкъ и увѣдомлю его объ этомъ», рѣшила она.
Гости отъ Битковыхъ разошлись рано. Въ двѣнадцать часовъ была подана холодная закуска и къ часу ночи уже никого изъ гостей не было. Домашніе начали расходиться по своимъ комнатамъ. Дарья Терентьевна принялась было опять выговаривать дочери за утренній поступокъ, но Андрей Иванычъ остановилъ ее, шепнувъ:
