можете получать деньги.
Только через три часа после визита дед понял, что сделал что-то не так. Раз за разом он перечитывал все бумаги и не мог понять, какую выгоду получают покупатели его квартиры. Наконец, в десятый раз перечитывая договор, теперь уже вслух, он обнаружил, что право на продажу у инвесторов наступает с ближайшего понедельника, и эту дату он поставил сам, своей рукой.
Память вернула его больше чем на семьдесят лет назад. Тогда он, почти мальчишкой, впервые попал на фронт. Их взвод оставили в засаде. Они должны были пропустить немцев мимо себя и закрыть им выход из ловушки. У него, ещё совсем зелёного и необстрелянного, не выдержали нервы, и он открыл огонь раньше времени. «Ну всё» ― сказал тогда сержант ― «Теперь я за твою жизнь и гроша ломаного не дам».
***
Первый раз в жизни Иван Тимофеевич молился в церкви. В сорок пятом, на фронте, бывало, что он обращался к Богу перед атакой или во время бомбёжки, но вот так, на коленях перед иконами, впервые. Никаких молитв он не знал, поэтому просто рассказывал о своей жизни и просил прощения за грех, который он примет на себя для благого дела. С трудом поднявшись с колен, еле переставляя ноги, как-то враз растеряв все свои силы, старик пошёл домой. По пути зашёл в три аптеки. Рецепт на снотворное, которым он пользовался в последнее время, уже закончился, но аптекарши, хорошо его знавшие, поверили, что он просто забыл его дома и в следующий раз обязательно принесёт.
Почти без сил дед дошёл до своего подъезда и сел на скамейку отдохнуть и подождать нужного человека. Его сосед, врач скорой помощи, появился примерно через час.
– Коля, ты не торопишься? Посиди со мной.
– Не тороплюсь, Иван Тимофеевич. Вам плохо? Что-то вы неважно выглядите.
– Нет, всё хорошо, просто устал. Ты когда дежуришь?
– Завтра с утра на сутки заступаю, а что?
Старик удовлетворённо вздохнул:
– Да нет, ничего. Это я чтобы разговор начать. Вот скажи, если ты приехал на вызов, а пациент уже умер, то дату смерти ты ставишь, когда обнаружил, или когда она наступила?
– Когда наступила. Вам-то зачем? Пойдёмте, я вас всё-таки посмотрю.
– А причину устанавливаешь ты или потом… ну… другие?
Мужчина взял старика за запястье и стал смотреть на часы.
– К чему эти разговоры? Вам ещё рано об этом думать. Это я вам как врач говорю.
– Коля, рано не рано, а когда-нибудь это произойдёт. Мне уже девяносто. У меня к тебе просьба. Если поступит вызов ко мне, приезжай сам, другим не отдавай. И ещё. Напиши причину какую-нибудь нормальную, ну так, чтобы не ковырялись потом во мне, не хочу я этого.
– А, так это вы из-за юбилея загрустили? Официально вам заявляю, выбросьте эти мысли из головы.
Старик сердито посмотрел на собеседника:
– Сделаешь или нет? Это моя последняя воля.
– Ну, хорошо, хорошо, сделаю, вы только не волнуйтесь.
– Спасибо тебе, Коля, хороший ты парень.
Поднявшись к себе, Иван Тимофеевич стал копаться в старом телефонном справочнике. Найдя номер своего давнего знакомого, он набрал его и долго ждал ответа. Наконец трубку взяли. Приятели сначала удивились, что оба живы, а потом поговорили о делах, погоде, здоровье и внуках. Обсудили международное положение, осудили депутатов, олигархов, правительство и молодёжь. Наконец, настало время главного:
– Слушай, я что звоню, вопрос по твоей части. Ну вот, например, договор с физическим лицом подписан… эээ… ну, скажем, первого числа. А на суде истец предъявит справку о смерти подписавшего за день до этого. Будет такой договор действителен? Это меня знакомые спрашивают, у них там дикая история с завещанием. Наследство хотят отсудить.
На другом конце повисла пауза.
– Даже не знаю, не сталкивался с таким. А подпись не фальшивая?
– Нет, настоящая.
– Мне кажется, ответчику лучше не педалировать ситуацию. По сути, ему можно инкриминировать мошенничество. Нет, договор будет признан ничтожным. Ну, то есть, недействительным.
– Спасибо. Ну, передавай всем привет, кто меня ещё помнит.
Иван Тимофеевич высыпал из кармана на стол пригоршню таблеток, которые он насобирал сегодня по аптекам, и поставил рядом стакан воды. Подойдя к окну, он долго, до последнего луча, смотрел на скрывающееся за горизонтом солнце. Сначала замолкли птицы, потом исчезли последние прохожие, отлипли друг от друга и разошлись запоздавшие парочки. Всё стихло. Он знал, что завтра у всех всё начнётся снова и был за них спокоен.
Шёл солдат. Домой. Долго шёл, очень долго. Дорога его началась четыре года назад, через год после начала войны, когда его призвали и отправили на фронт. С тех пор он всё время шёл. Сначала на запад, через половину Европы, в Германию, где он провёл почти год после окончания войны, потом обратно. Но всё время это была дорога домой. Где-то его везли на машине, где-то в железнодорожном вагоне, но всё равно ― он шёл. Три раза его возвращали на поезде с красным крестом в белом круге. На память об этих поездках у него остались три маленьких жёлтых полоски на гимнастёрке и столько же больших красных на теле. Это было единственное время, когда он отдыхал. Всё остальное время он шёл. Шёл и работал.
Работал с землёй и железом, как и привык. Раньше он её пахал, а теперь копал. Копал окопы, блиндажи, землянки, укрытия, а потом могилы для друзей. Таскал снаряды к орудию, а частенько и саму пушку. Только теперь к его работе добавился огонь, который прилетал с запада, разбрасывая вокруг землю и железные осколки, а солдат с друзьями отправлял его обратно в тех самых снарядах, которые он подавал. Работа была тяжёлая, копать приходилось много. Железа тоже было много. Тяжелее всего было, когда железо и огонь загоняли в землю друзей. Тогда они оставались, а он шёл дальше. Дальше на запад, чтобы можно было вернуться домой на востоке. Чтобы он был, этот дом.
Идти было тяжело. Огонь и железо стояли на пути, и только земля защищала от них. Поэтому он её копал, копал и копал, защищая тем самым от огня и железа свой дом и семью. Ему постоянно пытались помешать. Самолёты сыпали на него бомбы, а стальные танки пытались раздавить его своими гусеницами. От самолётов его защищали выкопанные укрытия, а танки он с товарищами поджигал. Делали они это теми самыми снарядами, которые он таскал и таскал от ящиков к орудию. Носить их приходилось много. Иногда на это
