в кино или там на вечеринки. Мамаши немного пообтесались, не возражают, чтобы у дочек были поклонники. Плуто встречается с Эленой, представляешь?
– Ты с Эленой? – восхитился Альберто.
– Завтра будет месяц, – сказал тот, что с коком, и зарделся.
– И тебе позволили с ней встречаться?
– Конечно, позволили. Ее мать иногда приглашает меня на обед. Ах да, Элена же тебе нравилась.
– Мне? – сказал Альберто. – Никогда.
– Нравилась! – повторил Плуто. – Нравилась, нравилась, еще как! Помнишь, мы тебя учили танцевать, в гостях у Эмилио? Объясняли тебе, как надо ей признаться в любви.
– Вот это были времена! – сказал Тико.
– Чушь какая, – сказал Альберто. – Никогда такого не было.
– Эгей, – сказал Плуто, отвлекшись на что-то в глубинах экспресса. – Видите ли вы то, что вижу я, негодяи вы этакие?
И он стал протискиваться к задним сиденьям. Тико и Альберто двинулись за ним. Девушка, почуяв неладное, принялась внимательно всматриваться в мелькавшие за окошком деревья. Она была симпатичная, кругленькая; почти прижатый к стеклу носик то и дело дергался, как у кролика; стекло запотевало.
– Привет, красавица, – промурлыкал Плуто.
– Не приставай к моей девушке, – сказал Тико, – а то морду набью.
– Набей, – сказал Плуто. – Я готов умереть за нее, – и развел руки, как будто читал стихи со сцены, – я люблю ее.
Оба расхохотались. Девушка продолжала изучать деревья.
– Не обижайся на него, дорогая, – сказал Тико. – Он дурно воспитан. Плуто, попроси прощения у сеньориты.
– Ты прав, – сказал Плуто. – Я дурно воспитан и раскаиваюсь. Пожалуйста, прости меня. Скажи, что прощаешь, не то устрою скандал.
– Или у тебя нет сердца? – поддакнул Тико.
Альберто тоже смотрел в окошко: деревья стояли мокрые, тротуар блестел. По встречной полосе несся поток машин. Позади остался район Оррантия с высокими разноцветными зданиями; пошли низкие бурые дома.
– Ах вы бесстыдники! – сказала какая-то сеньора. – Оставьте бедную девочку в покое!
Тико и Плуто всё потешались. Девушка на мгновение отвернулась от окна и окинула автобус стремительным беличьим взглядом. Лицо озарила мимолетная улыбка.
– С удовольствием, сеньора, – сказал Тико и повернулся к девушке: – Просим нас простить, сеньорита.
– Мне тут выходить, – сказал Альберто и пожал им руки. – Увидимся!
– Пошли с нами, – предложил Тико, – мы идем в кино. У нас и для тебя найдется подруга. Она ничего такая.
– Не могу. У меня встреча.
– Это в Линсе-то? – ехидно сказал Плуто. – Свиданка, значит, индейская ты морда! Приятного аппетита! И не теряйся, заглядывай, все наши тебя вспоминают.
«Так и знал, что она страшная», – подумал он при виде ее, стоя на первой ступеньке крыльца. И быстро сказал:
– Добрый день! Можно мне Тересу?
– Это я.
– Меня просил кое-что передать Арана. Рикардо Арана.
– Проходите, – смущенно сказала она, – присаживайтесь.
Альберто сел на краешек стула, выпрямив спину. Он вообще его выдержит, этот стул? Сквозь занавеску в дверном проеме виднелся край кровати в другой комнате и большие темные женские ступни. Тереса стояла рядом со стулом.
– Арана не смог прийти, – сказал Альберто. – Не повезло – сегодня утром лишили увольнения. Он сказал, что вы с ним договорились о встрече, и просил извиниться.
– Лишили увольнения? – проговорила Тереса. Она выглядела разочарованной. Волосы были собраны на затылке голубой лентой. «Интересно, они в губы целовались?» – подумал Альберто.
– Это со всяким может случиться, – сказал он. – Тут уж как повезет. Он придет в следующую субботу.
– Кто там? – поинтересовался раздраженный голос. Альберто заметил, что ступни за занавеской исчезли. Через мгновение потное лицо показалось в проеме. Альберто встал.
– Это друг Араны, – сказала Тереса. – Его зовут…
Альберто представился. Его руку обхватила толстая, вялая, влажная рука-моллюск. Тересина родственница делано заулыбалась и пустилась в неумолчную трескотню. Слова лились пулеметной очередью; учтивые клише, которых Альберто наслушался в детстве, звучали в ее исполнении нелепей нелепого, пересыпанные пышными бездумными прилагательными; время от времени, опомнившись, он осознавал, что его величают «сеньором» и «доном», и допрашивают, не дожидаясь ответов. Его как будто заключили в словесную скорлупу, заманили в лабиринт звуков.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – умоляла она, указывая на стул и изгибаясь в громоздком поклоне, словно какое-то крупное млекопитающее. – Вы на меня не обращайте внимания, чувствуйте себя как дома, в нашем скромном, но благопристойном жилище, я ведь, знаете ли, всю жизнь в поте лица хлеб добываю, как бог велел, сама швея и образование моей племяшечке Тересите смогла обеспечить, она ведь сирота, бедняжка, вот оно как, мне всем обязана, а вы присаживайтесь, сеньор Альберто.
– Арану не отпустили в увольнение, – сказала Тереса, избегая смотреть на Альберто и тетку. – Он попросил сеньора передать мне извинения.
«Сеньора?» – про себя удивился Альберто и попробовал поймать взгляд Тересы, но та уставилась в пол. Тетка стояла в полный рост и разводила руками. Улыбка заиндевела на ее лице, въелась в скулы, в широкий нос, в глаза, глубоко сидящие под набрякшими веками.
– Бедный мальчик, – причитала она, – бедный, бедный, как, должно быть, переживает его матушка, у меня тоже ведь были детки, я знаю, что такое материнская боль, все они у меня померли, такова воля господня, куда уж нам ее понять, но ничего, отпустят на следующей неделе, жизнь – она всем не сахар, я-то хорошо понимаю, а вы, молодежь, лучше даже и не думайте про это, а куда, скажите на милость, вы Тереситу поведете?
– Тетя! – Тересу передернуло. – Он пришел только передать привет. А не…
– А за меня не волнуйтесь, – промолвила тетка, само понимание, доброта и смирение, – Молодежь свободнее себя чувствует, когда старики не вмешиваются, я ведь тоже была молодая, а теперь вот постарела, но и вас ждут заботы, старость, видите ли, не радость. а вы знали, что я постепенно слепну?
– Тетя, – повторила Тереса, – пожалуйста…
– С вашего позволения, – сказал Альберто, – мы могли бы пойти в кино. Если вы не возражаете.
Тереса снова уставилась в пол; она не знала, что сказать и куда девать руки.
– Только вы недолго, – ответила тетка. – Молодежь не должна гулять допоздна, дон Альберто, – и повернулась к Тересе: – Поди-ка сюда на минутку. Просим прощения, сеньор.
Она взяла Тересу под локоть и утянула в другую комнату. Ее слова долетали до Альберто, словно в порывах ветра, он улавливал их по отдельности, но связи установить не мог. Он смутно догадывался, что Тереса не хочет с ним никуда идти, а тетка, не давая себе труда возражать, примерно описывала ей свое видение Альберто, точнее, воплощение идеального мужчины, каковым он представал ее глазам: богатого, красивого, элегантного, завидного жениха, – словом, настоящее сокровище.
Занавеска сдвинулась. Альберто улыбался. Тереса, недовольная и еще более сконфуженная, чем раньше, стиснула ладони.
– Можете идти, – разрешила тетка. – Я
