присел на краешек и посмеялся над собой, потому что обычно так делали мама с папой.
Стандартный Родительский Маневр Альфа.
– Не смейся, – сдавленным голосом попросила Лале.
– Я не над тобой. Просто мама с папой всегда так садятся, когда приходят со мной поговорить.
Лале ничего не ответила.
– Не хочешь рассказать, что случилось?
И снова тишина.
– А я рассказывал тебе, как однажды подрался в школе?
Эти слова заставили Лале отложить раскрытую книгу и повернуться.
– Ты – подрался?
– Да, с парнем по имени Вэнс Хендерсон. – Я сморщил нос. – Он вечно надо мной смеялся, что само по себе было плохо. Но в тот раз он начал передразнивать мамин акцент.
Лале нахмурилась.
– Именно. И тогда я влепил ему kotak.
– Kotak mekhai? Ba posta das? – хихикнула Лале.
Когда мы были в Иране, кто-то из наших двоюродных братьев научил Лале этой фразе. Она означала: «Влепить тебе затрещину? Чтоб уши отлетели?»
После нашего возвращения Лале завела привычку говорить эти слова всякий раз, когда кто-нибудь ее доставал. А потом стала использовать их, чтобы рассмешить людей. И наконец она ей наскучила.
Но я был рад, что воспоминание о kotak mekhai все еще возвращало улыбку на лицо Лале.
– Уши у него, конечно, остались на месте. И тем не менее.
Лале снова захихикала.
– Так ты расскажешь, что случилось в школе? Обещаю, я не стану тебя осуждать. Или злиться.
Несколько секунд Лале внимательно разглядывала свои руки, потом ее плечи чуть расслабились.
– Я никого не ударила. Даже затрещину не влепила.
Это была отличная новость, но вслух я ничего не сказал, потому что обещал не осуждать.
– Я просто сказала Мике заткнуться. А нам не разрешают так говорить. Мисс Хоун утверждает, что это плохое слово. Хотя я не понимаю почему.
Я кивнул и спросил:
– Так почему?
– Почему это плохое слово?
– Нет, почему ты сказала ему заткнуться?
– Он опять назвал меня Лолли. Повторял снова и снова. – Голос Лале становился все тише. – А потом сказал, что наша семья – террористы.
Я резко вздохнул.
Я почти привык к тому, что меня называют террористом.
Почти.
Но мысль о том, что моей сестре пришлось с этим столкнуться, выводила меня из себя.
Как и то, что люди, знавшие Лале и нашу семью, говорили подобные вещи.
– Мне очень жаль, Лале. Я знаю, как это больно. Мне тоже так говорили. И обзывали по-всякому. Ты рассказала мисс Хоун о случившемся?
Лале опустила голову.
– Она мне и слова сказать не дала. Выдала штрафную карточку!
Штрафными карточками называли маленькие бумажки, которые означали, что учитель разочарован твоим поведением.
Одна карточка – это еще ничего, а вот три карточки в неделю сулили встречу с директором.
Но в девять лет мне тоже казалось, что в мире нет ничего страшнее штрафных карточек.
– Это нечестно, – вздохнул я.
У Лале задрожала нижняя губа.
Я погладил ее по волосам. Когда Лале была маленькой, они были тонкими и легкими, как пух, но теперь стали больше похожими на мои: густыми и кудрявыми.
– А Мике мисс Хоун вообще ничего не сказала?
Лале помотала головой и вытерла слезы.
– Меня никто не стал слушать. Бабушки сказали, что я сильно их огорчила. А мама на работе.
– А я был на игре, – закончил я вместо нее. – Прости, пожалуйста. Но сейчас я здесь. И готов тебя слушать.
Лале шмыгнула носом.
– Эй. Все хорошо. – Я развел руки в стороны. – Обнимашки?
Лале вылезла из-под одеяла и обхватила меня руками. Я притянул ее к себе, крепко прижал к груди и немножко покачал.
– Все будет хорошо, – пообещал я. – С мамой я поговорю. И мы со всем разберемся.
Я поцеловал Лале в макушку.
Я бы все на свете отдал, чтобы защитить сестру от Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов вроде Мики Как-Там-Его-Фамилия.
Меньше всего мне хотелось, чтобы она оказалась на моем месте.
Стала Мишенью.
– Я люблю тебя, Лале.
Я подоткнул Лале одеяло, поцеловал в лоб и ушел, оставив дверь чуть приоткрытой, как ей нравилось.
Попробовал дозвониться до Сухраба, но безуспешно. Наверное, он был в школе.
Бабушки уже легли, но я спустился на кухню, чтобы заварить себе Нью Витанаканду – цейлонский черный чай с глубоким мягким вкусом и нотками шоколада.
Потом я пил чай и делал домашку по алгебре. Мы дошли до логарифмов, в которых я никак не мог разобраться. И почему-то хотелось, чтобы Чип был рядом и помог.
Мне было не по себе от таких мыслей.
Даже стыдно.
Я уже заканчивал с алгеброй, когда загремела гаражная дверь.
– Привет, милый, – сказала мама. – Как твой день?
– Нормально. Лучше, чем у Лале. Ты слышала, что у нее случилось в школе?
Мама вздохнула и открыла холодильник. Достала упаковку бекона, вытащила ломтик и съела холодным.
Я хмыкнул.
– Что?
– А мне ты так делать не разрешала.
– Не было такого.
Я только улыбнулся.
– Было?
– Ага. И папа предлагал вместо бекона съесть яблоко или сельдерей.
Мама вздохнула и ссутулилась.
Никогда не видел ее настолько вымотанной.
– Мы были ужасными родителями, да?
Я моргнул. Раньше она так не говорила.
– Конечно, нет.
Мама вытащила еще один ломтик бекона и убрала пачку обратно в холодильник.
– Честное слово! – сказал я.
– Спасибо, милый. – Мама плюхнулась на стул рядом со мной. – Я просто устала. А теперь учительница Лале хочет, чтобы я пришла с ней побеседовать.
– Она рассказала тебе, что случилось?
– Сказала только, что у Лале в последнее время трудности в классе. А сегодня она повздорила с одноклассником.
– Он обозвал Лале террористкой. А еще парочка завели привычку коверкать ее имя – зовут ее Лолли.
Мама покачала головой и бросила взгляд на лестницу на второй этаж.
Я сглотнул.
– Лале говорит, это началось после того, как мы съездили в Иран.
Мама резко повернулась ко мне.
– И что ты хочешь сказать? По-твоему, нам не стоило ездить?
Я не понял, почему она вдруг разозлилась.
Что я сделал не так?
– Я не это имел в виду.
Мама сердито фыркнула.
– Ну правда. – Я накрутил низ футболки на палец. – Если бы мы не поехали к Бабу, то жалели бы об этом до конца жизни.
Вся сердитость разом схлынула с маминого лица.
– Просто… До нашей поездки Лале ничем не выделялась. И к ней относились как к белым детям. Но теперь…
– Персы вообще-то белые.
Я прикусил губу.
То, что в медицинских документах мы ставим галочку в нужном пункте, не делает нас белыми в полном смысле этого слова.
Когда в школе узнали, что моя мама из Ирана, отношение ко мне разом изменилось.
И с Лале одноклассники обращались не как с обычной белой девочкой.
– Она становится
