над их головами, замирая, звенели в ушах.
Ванька был сам собой счастлив, он словно побывал на небе! И не сходя, а лихо съезжая по отполированным руками перилам, ему и в голову не приходило то, что всего через восемь лет вся эта красота для человека, все это украшение села: церковь, как зовущий к себе маяк с музыкально-мелодичным звоном, будет безвозвратно разрушена, что найдутся бездушные невежественные варвары, разорители красоты замечательных памятников русской старины. С окаменелыми, покрытыми затхлой плесенью, сердцами с закопчёнными табачным дымом, душонками, с пустыми, прогнившими черепными коробками, в которых повысохли чахлые мозги, которые и скудно размышляли. Только такие людишки могли посягнуть на красоту народного созидания. Только эти, растрёпанные невежеством, каркающие вороны, презренные сатрапы, могли решиться на такое пагубное дело, разоряющее, созданное не их грязными руками, народное достояние.
Идя домой Санька с Ванькой повстречали на улицах и перекрёстке, множество людей в нарядных одеждах праздно разгуливающихся в весёлом и радостном настроении. Подойдя к своему дому, они увидели на лавке у палисадника на солнечном пригреве по-праздничному беседующих соседей Федотовых и Крестьяниновых, во главе хозяев Василия Ефимовича и Любови Михайловны.
– А мне коко, коко дала! – известил братьев четырехлетний Володька, когда Санька с Ванькой подошли к самому дому.
Во второй половине первого дня Пасхи, Ванька в числе пяти таких же как он ребятишек, стоявших в церкви на клиросах и певших со взрослыми, в качестве богоносцев, вместе со священником пошёл в обход по домам села с похвальным молебном петь пасхальные ирмосы. На этот год, очерёд настал сперва обходить дома Шегалова.
Всю пасхальную неделю, Ванька был занят богоносным делом, возвращаясь по вечерам домой, с полным карманом медяков вперемесь с серебряными монетами.
Радостно и весело, в торжестве и ликовании провели люди первый день Пасхи. Сытность способствовала хорошему настроению, всюду земля усеяна по-пасхальному цветнокрасочной яичной скорлупой.
В ночь на второй день Пасхи собрался дождь с громом, разбудивший лягушек в озере. Они несмело, пробуя свои, залежавшиеся за зиму голоса, сдержанно заквакали и затрещали. А наутро, снова выглянувшее солнышко, ласково обогревало землю. День выдался по-весеннему солнечный и тёплый, на деревьях появились нежные зелёные листочки. Первый выводок комаров, бестолковым роем толмошился в тёплом весеннем воздухе. Прилетевшие ласточки, весело щебеча, быстро летали над селом подыскивая подходящее место, под коньком чьей-либо избы, для гнезда.
В садах и огородах зацвела вишня.
Разнаряженные по-праздничному в обновы во все наилучшее, после обедни, люди вышли на солнечную улицу. Пожилые, по завалинам беседуя ведут разговор о празднике, о хозяйстве, о земле, о пахоте и севе, а молодежь, под колокольный трезвон играют в лапту, или катаются на релях. А вечером в воздухе появились майские жуки. Они жужжа, кружатся около крон деревьев. Ребятишки, вооружившись метлами и кустиками, шумной ватагой гоняются за жуками, тут смеху и забавной потехи нет конца. А в самые сумерки, Панька, Санька и Ванька, сломя голову носились по улице, преследуя летучую мышь, а тут сова еще появилась в вечернем воздухе, видимо преследуя пролётную дичь. Тут снова по закоулкам шум, гам и суматоха, возня, смех, рев и ржание по-жеребячьи, тут, не ровен час, при неосторожности и наткнуться можно на «мины» невежества.
– Поди, отец, гаркни ребятишек с улицы, они нынче, что-то загулялись, про ужин забыли, – посылала Василия Любовь Михайловна звать с улицы ребят на ужин.
В четверг на Пасхе, после того, как в доме Савельевых был отслужен пасхальный молебен, Василий Ефимович и Любовь Михайловна, с общего уговору, начали деятельно готовиться к сватие за Миньку. О невесте, кого сватать, и сомнений нет, одна у Миньки невеста Машка – дочь Василия Григорьевича Лабина.
Сватовство. Женитьба Миньки
Обедав за столом, семья Савельевых весело рассмеялась. Сам хозяин, Василий Ефимович, находясь в особо хорошем расположении духа, и отменном настроении так задорно расхохотался, что еле сдерживая себя в смехе, смог положить из ложки себе в рот кашу и жевать. Вдруг он поперхнулся, закашлялся и покраснел как рак. И долго не мог вымолвить слова.
– Знать, не к добру мы за столом-то рассмеялись! – наконец успокоившись и отделавшись от кашля, промолвил он.
В минуты наплыва веселья и нахлынувшей на него доброжелательности, он был весел и шутил.
– Как бы нам Василия Григорьевича заполучить себе в дом и завести разговор насчёт сватни. Как-бы нам с ним сосвататься, скумиться, завести родственные связи. Глядишь бы, и коммерция у меня развернулась шире, – мечтательно завёл Василий разговор о женитьбе Михаила.
– А вот придёт за деньгами к тебе, занимать и потолкуем, – заметила Любовь Михайловна.
– Жди, когда он придёт, а время-то не ждет, – отговорился Василий.
– А может, ты сам к ним сходишь! – предложила мать. Надо бы сходить и заранее обо всем выпытать.
– Нет, я сам не пойду, а лучше Анну Гуляеву в дозор пустить. Она все разузнает, вынюхает и все дело уладит. Она за свою услугу дорого не берёт! – высказался Василий о надобности пригласить Анну.
В селе, многие, недоуменно удивлялись на способность Анны Гуляевой, в почти всегда успешном исходе сватовства. Она своими закомуристыми и непрерывными из неиссякаемого источника речами, любой разрыв склеит. Многие удивлялись и откуда только берется у неё этот неведомый поток словоизлияний, явно из рога изобилия сыплется ее безумолчная речь.
Решили пригласить Анну.
– Я сейчас пойду за ней. Сбегаю и приглашу её к нам, на переговоры, – отозвалась Любовь Михайловна, и вышла.
– Анн! Выглянь-ка в окошко, – вполголоса крикнула Савельева, видя, что Анна дома и что-то хлопочет около окна. Объяснив в чем дело, Любовь Михайловна позвала Анну
– Зайди на минутку к нам.
– Сичас, только соберусь и явлюсь, – пообещала та.
Придя к Савельевым, Анна по-христианскому обычаю помолилась на образа и с миловидной улыбкой чинно поприветствовала:
– Здорово ли живете!
– Поди-ка, добро жаловать! – с уважением к гостье отозвался хозяин.
– Как бы тебя Дорофеевна, наладить к Лабиным сходить, приступил Василий сразу к делу. – Сходи, закинь словечко, сорви у них с языка, насчёт сватни для ясности. Будут или нет свою дочь просватывать за нашего Миньку?
– Да, я об заклад буду биться, что будет! Все намази, я все дело улажу! У меня не такие дела не отбивались, а это пара пустяков, – брызжа слюной сквозь редкие гниловатые зубы, горделиво хвалилась Анна.
– А ты пойдёшь, не торопясь, все вызнай, подвергни допросу, хорошенько выспроси, разузнай обо всем поподробнее, а потом придёшь, обо всем нам и расскажешь, – наставлял и напутствовал Василий Анну.
– Уж, не учи меня, чай, мне не впервой! – полуобидчиво, но смеясь, заявила Гуляева.
Придя к Лабиным, Анна застала семью за обедом. Перво-наперво она приветственно провозгласила:
– Хлеб да соль!
– Просим милости обедать с нами, – почтенно отозвался сам Василий Григорьевич.
– Спасибо. Я сичас только что из-за стола, – нарочно соврала Анна.
Для первости она громко высморкалась
