пока жду? Я внимательно вслушиваюсь, пока снова не улавливаю этот звук. Вдруг я понимаю, что это мое собственное дыхание.
— Морис Эмиль, — повторяю я. Может быть, она соединит меня прямо с комнатой отдыха на втором этаже. Или кто-нибудь отнесет беспроводной телефон в ее комнату. И мне надо будет что-то сказать Селме, чтобы она не проболталась, что я несуществующий дядюшка. И сказать ей, чтобы она ответила: «Здравствуйте, дядя Морис». А потом спросить, оставили ли ее одну в комнате, прежде чем признаться, кто я на самом деле.
— Господин Эмиль?
— Да, — отвечаю я нечаянно своим собственным голосом.
— Спасибо за ожидание. Я проверила список контактов Селмы, но… — Она щелкает сначала языком, затем мышкой. — Нет, тут тоже нет Мориса Эмиля… Может быть, вы записаны у нас как-то иначе?
— Просто как ее дядя. Брат ее ма. У Селмы темные волосы, до плеч. Мне бы только на минутку ее услышать.
— К сожалению, в моем списке нет вашего имени.
— Я не очень часто ей звоню.
— Но вас нет в списке ее контактов.
— В таком случае добавьте меня туда.
Я решил, что отлично все придумал.
— Так, к сожалению, не получится.
— Почему это?
— Это может сделать только родитель или опекун.
— Я ж говорю, я ее дядя. Просто позовите ее к телефону.
— Не нужно настаивать, господин Эмиль… — голос у нее остается раздражающе спокойным.
— Я хочу поговорить с Селмой.
— Я кладу трубку, господин Эмиль. И сделаю пометку, так как я не довер…
Из-за того, что я нажал на все кнопки телефона одновременно, раздается нестройный хор гудков и сигналов. На зеленом экране появляется надпись: «Разговор завершен». Одна минута сорок девять секунд.
Дверь тут же снова открывается.
— Селма не подошла?
Я качаю головой. Только потом я вспоминаю, что не называл ему ее имени.
— Вы что, подслушивали?
— Почти невольно. Ты практически кричал.
Эмиль садится напротив меня.
— Вы же сказали, что подождете в машине.
— Я бы тебя и оттуда услышал.
Большим пальцем он вытирает жирное пятно на экране телефона.
— Ты в школе с ней познакомился?
Кажется, что круглые отпечатки кофе на столе нарисованы спирографом. Я обвожу их пальцем.
— Нет, через Люсьена.
— Ты хочешь сказать, что она… — Эмиль смотрит на меня с удивлением, — как твой брат?
— Нет-нет, — говорю я и собираюсь смотреть на него в ответ очень долго, пока не выиграю. — Я ее там иногда вижу. Она сестра кого-то, кто там живет.
— А, ну да. — Эмиль улыбается. — Конечно. И как, все закрутилось? Или как вы теперь это называете?
Я пожимаю плечами.
— Можешь еще раз набрать ее, если хочешь. А что ты в ней нашел?
— Да ничего. Просто.
— Ну да, меня-то это и не касается. А она когда-нибудь сюда заезжает?
— Нет, она ведь живет… — чуть не проговорился я, — очень далеко.
— Сколько ты у него там просидел?
Я вздрагиваю.
— Да недолго совсем.
Думая на обратном пути о Селме, я не заметил, что пикап уже на месте.
— Хорошо время провели?
У па в зубах сигарета, и она подпрыгивает при каждом сказанном слове.
— Да так.
— Да так?
— Он сказал, что был учителем. Английского.
— И часто ты к нему заглядываешь?
— Нет, это первый раз. Иногда на улице сталкиваемся.
— Случайно, ага.
— Ты на что намекаешь?
— Я с ним никогда не сталкиваюсь.
— Мне кажется, я ему нравлюсь.
Па смотрит на меня так, будто я вытерся использованным полотенцем Эмиля, а он теперь по запаху это понял.
— Впредь держись от него подальше.
— Но я же у него плату за аренду должен забирать.
— Братом займись. Достаточно и этого.
— Почему?
— А с жильцом будь вежлив, но, если надо что-то решить, дождись меня.
— Но я без его помощи Люсьена из кровати не вытащу.
— Не подпускай его к брату. А если что, дождись меня.
— Так целый день прождать можно.
— Правда?
Кажется, что он не курит сигарету, а жует.
— Сейчас же вот он я, здесь?
Я пожимаю плечами, он толкает меня кулаком.
— Смотри-ка, что я тебе достал!
Он вытаскивает из кузова канистру, в которой плещется бензин.
— Теперь наконец сможешь опробовать свой мопед.
— Мне надо уйти ненадолго.
Игрушечной машинкой я проезжаю по его руке, шее и заезжаю за ухо, а затем вдоль линии черных волос выезжаю на лоб. Я вожу по нему игрушкой, пока он не начинает икать от смеха. Щекой Люсьен все время тянется к моей ладони, потому что хочет, чтобы я его погладил.
— До скорого.
Я драпирую одеяло вокруг его лодыжек, чтобы па не заметил стяжной ремень, если вдруг вернется раньше меня. Проверяю еще разок, с каждой стороны у ступней помещается два пальца.
— Пей побольше.
Люсьен высасывает из кружки весь воздух.
— Еще дать?
Он отворачивается от меня, запястьем натягивает незаметную кабельную стяжку, которой я его на всякий случай привязал, протянув ее через дырку в паллете.
— Не будет больно, если вертеться не будешь.
Прежде чем привязать, я намотал ему на руку носок.
— Я правда очень быстро вернусь.
Оставляю его дверь открытой, чтобы проходил воздух.
— Прости.
Сиденье мопеда такое горячее, что я едва могу на нем усидеть. Вдоль полоски полусухой травы толкаю мопед вперед. «Скоро вернусь, скоро вернусь», — про себя продолжаю повторять я. Изо всех сил жму на педаль, проворачиваю правую ручку на себя. Пару раз заставляю его порычать. Завелся! Стрелка на указателе бензина показывает, что бак наполовину полон. Я еду, напевая: «Селма, Селма, все будет хорошо».
Шлем я обычно не надеваю, но так как в этот раз ехать мне предстоит далеко, я не хочу выделяться из общей массы. Это старый шлем па, сухой пенопласт на внутренней стороне, если на него нажать пальцем, скатывается в катышки. Визор у него с затемнением, так что глаз не видно. В такт грохоту мопеда немного дребезжит подо мной подставка. На всякий случай (вдруг бензин кончится) я проверяю в кармане брюк деньги. Банки с энергетиком оттягивают мне задние карманы джинсов. Я наглухо застегиваю на молнию куртку, хоть на улице для этого слишком жарко. Еще раз оборачиваюсь: занавеска у окна Люсьена не шевелится.
Сначала я еду по траве, подскакивая на каждой кочке, так что я стараюсь расставить пошире ноги, удерживая равновесие. Но, выехав за забор, я уже могу дать газу. Сначала я довольно долго еду по главной дороге, потом сворачиваю и еду вдоль каменистой речки, мимо линий электропередач и лесопилки. Потом приходится тащить мопед по бетонной лестнице вверх на
