под водой.
Вздыхая, она начинает засовывать все бумажки, а затем и разные другие вещички, которые она спрятала под подушкой, обратно в сумку. Теперь, когда все нужно сложить обратно, кажется, что вещей стало больше.
— Помочь тебе?
Но она не разрешает.
— Мне тринадцать, — сообщаю я ей в затылок.
— Я знала.
— Откуда?
— Я вишшу.
Вдруг я почти ощутил, что за мной наблюдают. Я думал, что это я на нее смотрю и что она может отвечать на мой взгляд, но не вполне осознает, что именно видит.
— Так откуда ты знала?
— Знала — и все тут.
Селма наклоняется так низко вперед, что, смотря на нее сзади, я не вижу головы. Пока она прикрепляет сумочку обратно на пояс, оголяется часть спины и показывается начало складочки между ягодицами, скрывающимися за поясом ее юбки. Футболку она не оправляет.
Когда я касаюсь этого места, она не пугается. По ощущениям там теплее, чем я думал. Мизинцем я провожу по ребристому следу, оставленному резинкой юбки.
Чем ближе к бедрам, тем кожа прохладнее. Руки Селмы скользят вниз и бессильно падают на кровать ладонями вверх. По выражению ее лица я пытаюсь понять, можно ли мне сделать следующий шаг.
— Селма? — шепчу я. Она не открывает глаз.
Пальцем я провожу по маленьким светлым волоскам, рисуя треугольник, и продвигаюсь еще чуть дальше. Поглаживаю желобок, предвещающий складочку между ягодиц. Сейчас я весь целиком в кончике мизинца.
— В ноге щекотно.
— Что?
Я убираю руку и опускаю ей футболку. К счастью, в коридоре никого нет.
— Что случилось?
— Щекотно.
Она показывает куда-то, как будто рассуждает о том, что происходит у соседей снизу.
— Значит, у тебя нога затекла, — я говорю нарочито громко, как будто мы просто разговариваем. Я ее не трогал. Я только футболку поправил.
— Она вся струится, — хихикнула она.
— Ну да…
Я отодвигаюсь к краю кровати.
— Уф, — отдувается она, переворачиваясь и освобождая затекшую ногу, чтобы не так кололо.
— Подожди, — успокаиваю я ее, — сейчас пройдет.
Болезненная гримаса сходит с ее лица, а уголки губ снова ползут вверх. Селма сползает с кровати и идет к окну, немного прихрамывая. Назад она возвращается, держа в руках стеклянный шар.
— Смотри! — трясет она его. — Подарили на мой день рождения.
Внутри на замерзшем озерце стоят две целующиеся фигурки.
— Нино подарил.
— А кто такой Нино?
— Мой друг.
— Друг?
Она энергично кивает в ответ, но больше похоже, будто она забивает подбородком гвоздь.
— Что за друг?
— Просто друг.
— Как Люсьен?
— Тоже друг.
— А я кто?
Селма упирается руками в бедра и пристально рассматривает сначала мое лицо, затем руки и коленки, торчащие из-под шорт. Ее губы уже будто бы складываются в начало слова, но затем снова растягиваются в улыбке. И когда я уже перестал ждать ответа, она решает:
— Ты брат Люсьена.
— И все?
Селма еще раз встряхивает стеклянный шар.
Не думая, что делаю, я прижимаюсь к ней губами. Глаза я зажмурил. Она отвечает, и я высовываю вперед язык. Внутри мокро, а на вкус — как энергетик. Я чувствую ее зубы и теплую пустоту за ними. А потом мы снова отдаляемся друг от друга. Она дышит неровно, будто только что вынырнула из-под воды.
— Извини, — немного заикаясь, говорю я.
Затем встаю, разглаживаю покрывало там, где только что сидел. Селма не выглядит как кто-то, кто только что целовался. Больше похоже, будто ее толкнули, и она врезалась лицом в стенку. Я быстро беру полупустую банку и делаю пару глотков. На пробковой доске я замечаю пару поздравительных открыток.
— Думаю, я тоже должен подарить тебе подарок.
— Подарок?
— В следующий раз. Хочешь?
Селма кивает.
— Вот, держи пока что.
Я передаю ей стоявший на тумбочке энергетик. Она отпивает совсем немного и вытирает губы рукой.
— Когда ты мне подарок подаришь?
— В следующий раз.
Внизу живота у меня что-то теплое, я такого еще никогда не чувствовал. До этого я всего один раз целовался по-настоящему, с языком, это случилось с Натали после каких-то догонялок на школьном дворе. Тот, кто проиграл, должен был со мной поцеловаться. Не обязательно долго, но все стояли вокруг нас и возбужденно кричали, потому что целоваться надо было обязательно с языком. В тот раз мне показалось, будто кто-то попытался вкрутить мне в рот гайку.
По дороге к выходу я заглядываю в комнату Хенкельманна. Его дверь слегка приоткрыта, а жалюзи повернуты так, чтобы свет не проникал внутрь.
— Ты спишь?
Изголовье его кровати опущено. Под одеялом — недвижное тело. Под бумажными птицами Люсьена стоит еще одна кровать, но на ней пока что никого нет, она обернута прозрачной пленкой.
— Ты снова хозяин целой комнаты. А соседа ты что, испугал?
Но в ответ тишина, все звуки, наполняющие комнату, доносятся с улицы.
— Селма больше не сердится, — шепчу я, — мы целовались с языком.
Его совсем не трогает то, о чем я ему поведал.
— А ты знаком с Нино?
В полутьме виднеется только мерцание его глаз.
— Хочешь поиграть в нашу игру? Хенкельманн?
Его рот превращается в зияющее круглое отверстие.
— Сейчас включу лампочку, только не пугайся.
Судя по глазам, он едва ли уловил какие-то изменения. Я замечаю, что поручни по краям его кровати не подняты, и сразу отступаю подальше.
— Умно, умно! Хотел меня поймать, Хенкельманн? Чтобы я подошел поближе, а ты потом ка-а-ак… оп!
Мой смех отражается от стен, будто в склепе. Но я вижу, как под футболкой у него вверх и вниз ходит грудь.
— Хенкельманн?
И руки у него не привязаны, а просто свободно лежат поверх одеяла.
— Подождите! — кричу я проходящей мимо Зубиде. — Хенкельманн лежит в кровати, но поручни не подняты! Ну, знаете, как обычно. И ремней на руках нет.
— Ему это больше не нужно.
— Новые лекарства?
— Нет-нет, — отвечает она. — Просто для Мэтью счет идет на дни. Может быть, протянет еще неделю.
— Протянет до чего?
— Мы нашли его таким пару дней назад. С тех пор его состояние только ухудшается.
— А что случилось?
— Неизвестно. Может быть, что-то и случилось, пока он спал.
— Вот так, ни с того ни с сего?
Зубида кивает.
— А у него что-нибудь болит?
— Сложно сказать в его случае. Сказать-то он никак не может. Но на всякий случай мы даем ему болеутоляющие.
— Он умирает?
— Похоже, что так, — произносит она очень тихо, будто об этом вообще-то нельзя говорить.
— Но вы не уверены?
— Уверены. — Она сжала мне плечо, — это только вопрос времени.
— А.
— Да, вот так вот.
Мне кажется, что я
