я бисексуальна.
Внезапно накатывает усталость, так что я устраиваюсь на диване.
Не страшно. Просто пообещай больше не вести себя как засранец.
Обещаю! – немедленно отвечает он. В сообщении множество смайликов, разумеется. – Ты остыла?
Остыла.
Только я ни фига не остыла, скорее наоборот. Все выходные мне как-то не по себе, потому что он-то извинился, а вот Эбби нет. Она и не станет. Не понимаю ее. Не понимаю, чего она добивается. И дело не в том дурацком «что случилось в Афинах», оно может означать что угодно: парней, которые пристают после пьянки, стойку на пивном кеге и прочие гетеросексуальные глупости. Нет, проблема в том, как она смотрела на меня, узнав, что мы с Гарретом идем на выпускной вместе. В том, как удивилась, что я ничего ей об этом не сказала. Но почему я вообще должна кому-то что-то говорить? У нее есть парень, пусть они и в ссоре. У нее. Есть. Парень. Это значит – все не важно и пошло оно все.
Мама, конечно, в восторге от шума вокруг выпускного. В среду она берет два часа отгула, чтобы заехать за мной в школу.
– Запрыгивай. Мы едем выбирать тебе платье.
– Это обязательно?
– Да, солнышко. Ведь ты идешь на ба-ал. – Она произносит это слово так, будто в нем два слога. – Я жду не дождусь.
Иногда мне кажется, что мы с разных планет. Неприятно осознавать это, но, учись мы с мамой в школе в одно время, вряд ли были бы подругами. Она не стерва, скорее чем-то похожа на Эбби: принимает участие в каждом спектакле, отжигает на каждой вечеринке, отлично учится. У нее всегда был парень; обычно кто-то из футболистов с кубиками на животе. Иногда она переключалась на ботаников или музыкантов, как мой отец, который любил курить травку. Говорят, травка влияет на потенцию, но, очевидно, это не его случай.
– Знаешь, когда мы в прошлый раз покупали платья, ты еще была у меня внутри.
– Смешно.
– Маленький эмбрионыш выпускницы.
– Фу!
– Это мило. Ты такая красивая. – Она въезжает на парковку торгового центра и останавливается недалеко от лифта. То, как она находит свободные парковочные места, – чистой воды магия. Или суперспособность. – У тебя даже есть пара на вечер!
– Ага. Гаррет.
– Но он же такой миленький. – Она улыбается. – Приехали. Где здесь выходные костюмы?
Большие торговые центры похожи на закусочные: тоже невозможно сосредоточиться, и слишком много всего в «меню». Меня утомляет сама необходимость тут находиться. Мама тем временем останавливается у эскалатора, изучая карту.
– Нам наверх. – Я иду за ней на ступеньки. – Что сейчас носят? Когда я училась в старших классах, были популярны платья в пол, но, кажется, в наши дни это не в моде.
– Не в моде? – нервно сглатываю я.
– Или это про встречи выпускников речь шла? Не помню. Ага, вот сюда.
Платья, ряд за рядом. За всю свою жизнь не видела столько сатина. Все кругом яркое, усыпанное блестками и без бретелей. У меня в гардеробе нет ничего похожего. Ничего, в чем можно было бы пойти на выпускной. С тех пор как мы вышли из возраста бар-мицвы, я ни разу не была на вечеринке. И всегда считала, что ничего не потеряла, потому что эти платья ужасны, а выпускной – глупость.
Вот только сейчас мне так не кажется.
Осознание этого заставляет меня содрогнуться, но на самом деле я жду выпускного. Хочу, чтобы у меня были платье, лимузин и прочее. Больно думать о том, что меня может там не быть. О том, что я могу провести этот вечер дома в пижаме, листая инстаграм или снэпчат, наблюдая за происходящим через социальные сети, понимая, как мало по мне там скучают.
Мама лавирует между вешалками, потирая пальцами ткань и проверяя бирки с размерами.
– Вот эти классные, Лиа! Я смотрю «двойки».
– Шутишь?
– Это означает комплект из юбки и топа. Необычно. Мне нравится. – Она качает головой. – Не делай такое лицо.
Я провожу по одному из них рукой: искусно расшитый лиф, объемная юбка из тафты. Худшее платье в мире – и одновременно великолепное. Ткань такая приятная, что я никак не могу перестать ее поглаживать.
Пускай это глупо, но я всегда мечтала, чтобы все было как в дурацком фильме для подростков. Быть на месте той тощей ботанички, которая спускается по лестнице в алом платье. Или Гермионы на Святочном балу. Или Сэнди из «Бриолина» [22], когда в финале она появляется в обтягивающих брюках.
Хочу удивить всех. Хочу, чтобы все, кто мне когда-то нравился, пожалели об упущенном шансе.
– Оно милое. – Мама говорит осторожно и не глядя на меня, будто перед ней дикая лань, которую нельзя спугнуть. Бесит.
– Вот и нет.
– Может, примеришь? Что мы теряем?
Кроме моего чувства собственного достоинства? И безупречной репутации девушки, которая за восемнадцать лет ни разу не надела безобразно-вызывающего платья.
Теперь вы знаете еще кое-что обо мне: я упряма. Признаю́. И мама упряма тоже, причем я всегда недооцениваю ее в этом. Нет, она не будет злиться, как это делаю я, она просто настойчиво станет добиваться своего. Именно поэтому спустя двадцать минут я стою в
