я его.
— Да, хочу поиграть в футбол перед школой; встречаюсь со своими.
— Можно мне с тобой? — прошу я, даже не успев сообразить, что говорю. И сразу понимаю, что он думает, как бы повежливее мне отказать.
Я сажусь напротив брата, насыпаю в мисочку рисовые хлопья. Наливаю молоко и мешаю до тех пор, пока хлопья не начинают хрустеть.
— Почему ты всегда просишься со мной? — спрашивает он и как-то странно смотрит на меня: в глазах читается подозрение.
Я помешиваю хлопья ложкой.
— Не знаю… — Я думаю о его друзьях, собравшихся на детской площадке; мне всегда кажется, что они очень близки. — Просто так…
Джек доедает свои хлопья и со звоном бросает ложку в миску. Вздыхает и смотрит на меня.
— Это не из-за Кроуви, нет? Он тебе нравится, а?
— Конечно, нет! — отвечаю я слишком поспешно. Щеки сразу начинают гореть и краснеют; я быстро сую в рот ложку хлопьев, чтобы не пришлось что-то добавлять. Но Джек уже все заметил.
— Ха! Я так и знал! — Он всплескивает руками. — И что вы все нашли в этом парне?
Он хмурится, пытаясь понять. Встает из-за стола, но тут же останавливается, как будто что-то припомнив.
— Значит, тебе нравятся не только больные мальчики?
По дороге к раковине он останавливается, замерев с ложкой у меня над головой, и ждет, пока капля молока упадет мне на шею. Я быстро отодвигаюсь.
— Отстань от меня!
— Наша птичка влюбилась! — говорит брат противным певучим голоском.
— А вот и нет, — отвечаю я, потому что вовсе не влюблена в Кроуви; мне кажется, что не влюблена… уж точно не больше, чем все остальные девчонки в школе. К тому же в последнее время я больше думаю о Гарри. Я оборачиваюсь и выхватываю у Джека ложку, пока он не успел налить мне еще молока за шиворот. — Он просто самый приятный из всех твоих дружков-лузеров.
Я бросаю ложку в раковину, но промахиваюсь: она отскакивает от столешницы и врезается в стакан. Покачнувшись, стакан опрокидывается, и Джек быстро подхватывает его на лету.
— Эй, я не хотел тебя злить, — говорит он со смехом. — Просто мне кажется, что это забавно. Сначала больной мальчик в клинике, теперь вот Кроуви. Притормози, сестренка!
Вымыв ложку, брат возвращается к столу. Он улыбается, но в глазах все еще читается издевка.
— Мне ни один из них не нравится, — говорю я. — Ну, не в том смысле.
Джек приподнимает брови. Мне все равно, какие гадости про меня он сейчас думает. Если бы папа был здесь, он уже поставил бы Джека на место. Брат берет со стула рюкзак.
— Не смей ничего говорить своим друзьям или кому-то другому!
Джек останавливается, оборачивается:
— Так что, это правда?
Я молча мотаю головой:
— Еще чего!
Он фыркает и берет яблоко из корзины для фруктов.
— Ищи себе собственных друзей! Кроуви — мой!
Он продолжает улыбаться, но я по-прежнему слышу колкость в его голосе. Я вдавливаю рисовые хлопья в молоко до тех пор, пока они не превращаются в одну большую слипшуюся массу. Потом достаю из рюкзака альбом и принимаюсь рисовать крылья в ожидании, когда мама спустится, чтобы отвезти меня в школу.
Миссис Дайвер отводит целый урок для того, чтобы мы поработали над своими летательными машинами. Сама она прохаживается по рядам, смотрит, какие у нас появились идеи.
— Когда закончите заниматься чертежами, можно будет приступить к самим моделям, — говорит она. — Помните: можно брать за основу что-то настоящее, умеющее летать, а можно сконструировать собственную летательную машину, как у да Винчи. Модели не обязательно должны быть большими; разрешаю пользоваться любыми материалами.
Я вспоминаю о Старом птице и размышляю, имела ли в виду миссис Дайвер что-то подобное. Большое чучело лебедя вряд ли можно считать стандартным материалом для моделирования. Откинувшись на спинку стула, я размышляю, каким образом можно его использовать. Можно развить идею о деревянном параплане с прикрепленным к нему лебедем. У него не будет колес и разных механизмов, как у машин Леонардо, но, если все правильно сделать, выглядеть будет очень круто. Правда, конструкция получится огромной.
Миссис Дайвер возвращает меня в реальность:
— Но, прежде чем вы начнете обдумывать свои модели, вам нужно сделать много набросков с наблюдениями.
Я возвращаюсь к рисунку лебедя. Изображаю широко раскрытые крылья: так птица выглядела, когда неслась по поверхности озера. Вспоминаю, как перья поворачивались по ветру, и стараюсь передать это. За моей спиной Джордан жалуется, какой это сложный проект.
— А представь, насколько трудно было Лео, — отвечает учительница. — Он делал такую работу пятьсот лет назад.
Я утыкаюсь носом в воротник рубашки Гарри, вдыхаю аромат сосновых иголок. Удивительно, что у нее такой природный, древесный запах, ведь Гарри боится даже выходить на улицу. Я ненадолго откладываю изображения лебедя и вместо этого рисую портрет мальчика. Большие глаза; правда, сложно передать их блеск с помощью простого карандаша… Ставлю точки на носу — это его веснушки. Добавляю их и на щеки. Я так сильно вдавливаю карандаш в бумагу, что грифель ломается. Глаза у мальчика получились очень большими, а улыбка — чересчур широкой. И, в отличие от Гарри, он совершенно не выглядит больным.
У Софи я беру светло-коричневый карандаш и начинаю раскрашивать глаза; наконец они приобретают карий оттенок. Дорисовываю волосы, чтобы они стали длиннее и темнее… Мальчик получается похожим на Кроуви. Потом я отодвигаюсь от стола и внимательно рассматриваю рисунок. Не понимаю, кто на нем изображен. Портрет немного похож на Гарри, чуть-чуть на Кроуви и слегка на кого-то, мне неизвестного. Наверное, это парень моей мечты. Может быть, Джек и прав в том, что они оба мне нравятся…
Мэтт и Джордан начинают смеяться. Я быстро оборачиваюсь к ним. Они перегнулись через парты и заглядывают в мой рисунок.
— Кто это? — шепчет Мэтт. — Твой парень?
Я быстро прикрываю рисунок рукой, но они продолжают смеяться, сжав зубы так, что от них доносится только противный свистящий звук.
— Вы шипите, как змеи, — говорю я.
От этого парни только еще громче хихикают. Я закрываю портрет чистым листом бумаги и возвращаюсь к наброскам летательной машины. Но теперь у меня не получается сосредоточиться: я знаю, что на меня смотрят. Заглядываю в листок Софи: она пытается изобразить самолет. По форме он больше похож на кенгуру, и кажется, что вот-вот рухнет. Мэтт с Джорданом все еще хихикают. Отвернувшись ото всех, я смотрю в окно. Сегодня небо бледно-серое, как перья моего лебедя. Мне не хочется находиться здесь, даже на уроке рисования. Хочется оказаться на озере,
