поворачивается ко мне, чтобы взять пападам.
— Почему ты не повидалась вчера с папой? — спрашивает он.
Мама угрожающе смотрит на него. А я ничего не отвечаю. Мне и так плохо оттого, что я вчера не смогла увидеть папу; не хватает только его дурацких вопросов.
Но Джек не сдается:
— Ты снова виделась с тем парнем? — спрашивает он противным голосом. Кажется, я слышу в нем злость.
— Ну, ты-то вообще играл в футбол, — говорю я сквозь зубы.
Глаза у Джека становятся узкими, как щелочки. Он сжимает губы и явно думает, как поддеть меня посильнее.
— Ты с ним встречаешься? — с издевкой спрашивает он.
— Что за глупость!
Я швыряю брату в лицо пакет с лепешками. Попадаю в подбородок. Теперь он не отстанет. Он снимает с куртки кусочек лепешки и перегибается через сиденье ко мне.
— Значит, лучше навестить больного мальчика, чем повидаться с папой?
— Это вышло случайно!
Я набрасываюсь на Джека и пытаюсь ударить его поверх спинки сиденья. Колочу его кулаками по плечу и пинаю кресло ногами. Брат поворачивается и хватает меня за руки. Лепешки из пакета разлетаются в разные стороны. Пытаясь остановить Джека, мама хлопает его по рукам.
— Хватит! — кричит она.
Он отпускает мои руки.
— Придурок, — шиплю я, потирая запястья.
Я жду, что мама отчитает Джека. Но она молчит, и я с удивлением смотрю на нее. Обычно, когда мы с Джеком деремся, мама реагирует очень бурно. Она умеет кричать громче, чем все остальные члены семьи вместе взятые. Но не сегодня. Сейчас она похожа на робота: смотрит прямо перед собой и не обращает на нас внимания. Проследив за моим взглядом, Джек поворачивается к маме и тоже замечает, в каком она состоянии. Он медленно и молча отводит глаза.
Мама прибавляет громкость. Я прижимаюсь ухом к холодному стеклу, но все равно слышу каждое слово. Теперь ведущий берет интервью у женщины, муж которой умер от птичьего гриппа. Их голоса превращаются в лебединые крики. Похоже на стаю кликунов. Слышится звук выстрела. Кричит лебедь. Хлопают крылья. Не хочу все это слушать. Хочу просто открыть окно и слышать шум ветра, и чтобы все голоса исчезли. Но на улице все еще льет дождь. Я уже собираюсь пролезть вперед и выключить радио, но тут опять замечаю мамино лицо.
Оно все сморщилось, по щекам текут слезы. Я, замерев, смотрю на нее. Отчего мама так расстроена: из-за папы, из-за новостей по радио или из-за нашей драки с Джеком? Мне хочется дотянуться до нее и взять за руку, но кажется, что она где-то далеко, как будто едет в другой машине. Я упираюсь взглядом в затылок Джека, желая, чтобы он сказал хоть что-нибудь. Он же все-таки старший брат. Но мы оба молчим. В полной тишине мы доезжаем до дедушкиного дома.
Дедушка вылавливает кусочки рыбы, вытирает с них соус карри и каждый раз обнюхивает наколотую на вилку еду, прежде чем положить ее в рот.
— Хочешь доесть за мной? — спрашиваю я, подталкивая к нему свою тарелку.
Но он только раздраженно морщит лоб. Мама ждет, пока мы все замолчим.
— Грэму предстоит операция по замене клапана, — говорит она. — Это очень серьезно.
Дедушка переводит взгляд с меня на Джека, тщательно пережевывая рыбу.
— Ты совсем не волнуешься? — в конце концов спрашивает мама; ее голос звучит жестче, чем обычно. — О собственном сыне?
Дедушка проглатывает кусок, проводит языком по зубам.
— Уверен, он справится. Он крепкий парень.
— Может, и так, — тихо отвечает мама. — Но ему было бы приятно, если бы ты его навестил.
Дедушкино лицо сразу краснеет. Я пугаюсь, что он подавился; он даже начинает кашлять.
— Я не люблю больницы, — говорит он наконец.
В последнее время он говорил это много раз. Но на маму эти слова не производят никакого впечатления. Она со звоном опускает вилку и нож на тарелку и смотрит на дедушку.
— Знаешь, Мартин, — начинает она, — Бет была тяжело больна. И больница в этом не виновата.
Мы с Джеком обмениваемся взглядами, и я понимаю, о чем он думает. Сейчас при дедушке никто не упоминает бабушку: мы все знаем, как сильно его это расстраивает. Мама не ждет дедушкиного ответа, просто хватает его тарелку и стремительно уходит на кухню. Дедушка смотрит на нас, моргая от изумления, у него на скулах играют желваки.
Мама вытряхивает содержимое дедушкиной тарелки в мусорное ведро и принимается слишком громко мыть посуду. Стаканы и тарелки так и звенят, когда она ставит их на сушилку. Джек откидывается на спинку стула.
— Тебе помочь? — кричит он маме через плечо.
Ему просто хочется отсюда уйти, как и мне. Но мама ничего не отвечает. Джек осторожно отодвигает стул от стола и идет к телевизору. Начинает переключать каналы. Дедушка скармливает Дигу остатки пападамов. Он не смотрит ни на кого из нас, но я замечаю, как дрожит лепешка в его руке, когда он протягивает ее собаке.
Джек останавливается на каком-то американском сериале: красивые парни и девушки о чем-то спорят, сидя в ресторане. Дедушка такое очень не любит. Он морщится при каждом взрыве закадрового смеха. Ситуация усугубляется еще и тем, что Джек и сам начинает смеяться в самых несмешных местах. Его смех звучит странно и непривычно; складывается впечатление, будто он заставляет себя изображать веселье. Дедушка так крепко держится за край стола, что у него белеют костяшки пальцев. Он сильно нервничает и даже выглядит нездоровым. Я наклоняюсь к нему, стараюсь привлечь его внимание.
— Папа сказал, что у тебя в сарае лежат какие-то штуки, — осторожно начинаю я. — Предметы, которые могут мне пригодиться для нового школьного проекта. Кажется, он что-то говорил о Старом птице.
Дедушка, все еще с красным лицом, переводит на меня взгляд.
— Правда? — Он продолжает хмуриться. — Бет нашла его в углу сарая, когда мы только переехали в этот дом.
Я замолкаю. Мне совсем не хочется еще раз напоминать дедушке о бабушке. Он со скрипом отодвигает стул.
— Пожалуйста, бери все, что хочешь, — бормочет он. — Только, думаю, сейчас все это уже превратилось в кучу мусора.
Он косится на маму, орудующую на кухне, и направляется на веранду. Закрывает за собой дверь и погружается в темноту. Я остаюсь за столом одна, краем уха слушаю все глупые реплики из сериала. А потом, сняв куртку со спинки стула, выхожу на улицу, закрываю за собой заднюю дверь и прислоняюсь к ней. Глубоко вдыхаю холодный воздух и направляюсь к сараю. Уже успело стемнеть, все вокруг
