class="p1">– И что потом?
– Мы приблизились к нему, соблюдая меры предосторожности, и, когда увидели, что он выронил нож, вызвали скорую помощь.
– А когда вы узнали, что убили его?
– Несколько часов спустя. Мы были в больнице.
– Вы ждали в больнице?
– Да, я ждал. Там было по меньшей мере шестеро сотрудников. Мы не хотели, чтобы этот молодой человек умер.
– Но вы стреляли в него.
– Мы в него стреляли, чтобы его остановить.
– Насколько близко, по-вашему, он к вам подступил?
– В каком смысле?
– Когда делал к вам шаги – он бежал?
– Он двигался очень быстро.
– Он бежал?
– Он начал бежать, да.
– И насколько далеко к вам он продвинулся?
– Мы измерили расстояние – восемь футов.
– Ладно. Значит, вы сказали, что стояли в двадцати пяти футах от него. Когда вы в него стреляли, он переместился к вам на восемь футов и по-прежнему оставался от вас в семнадцати футах. Правильно?
– Да.
– Ладно, постойте. Давайте я вон туда отойду. Примерно такое же расстояние, на каком я сейчас от вас. Такая дистанция?
– Да. Примерно.
– Значит, он умер в семнадцати футах от вас.
– Да.
– Сколько раз вы лично в него стреляли?
– Стрелял или попал?
– То и другое.
– Я выстрелил три раза и попал один.
– Куда вы ему попали?
– Один раз в шею.
– Туда вы и целились?
– Я целился в фигуру, которая быстро движется на меня. Нас учат целиться в самую крупную часть мишени. А это – корпус.
– Вы хотели остановить его движение вперед.
– Да.
– И вы его остановили.
– Да. Слушайте, я от этого удовольствия не получил. Я больше никогда не стрелял из своего оружия после того вечера. Я вам не какой-то ковбой. Понятно, что вашей боли это не уменьшит, но и для меня это травма. Я бы предпочел любой другой исход.
– Это пусть. Но вот в чем штука: кажется, что любые другие исходы были возможны. Я просто никогда не понимал сути всего этого, логистики. Двенадцать до зубов вооруженных мужчин – и вы окружили этого маленького человека с ножом. У него нет преступного прошлого, и про него вам известны две вещи, которые он натворил в тот вечер: танцевал на столах у «Денни» и толкнул свою маму к стене. Затем проходит два часа – и он умирает у себя на заднем дворе. Такое происходит раз в неделю.
– Здесь происходит?
– Где-то происходит. На прошлой неделе застрелили парня в инвалидном кресле.
– Вооруженный человек угрожает группе сотрудников полиции – это неизбежно кончится плохо. У парня в инвалидке был обрезок трубы.
– Почему просто не оставить его в покое? С Доном вы вывели его мать из дома. Почему просто не оставить его сидеть в цоколе?
– Позволить вооруженному человеку, обвиненному в нападении, бродить на свободе?
– Он у себя в цоколе. Нигде он не бродит.
– Он был вооружен и, вероятно, в психозе. Мы вынуждены допустить, что он опасен.
– Но на самом деле вы не считали, что он опасен.
– Считали, конечно.
– Да ну нет же. Вы работали в Марвью. Это какой-то сбрендивший молодой человек с ножом для стейков. У него диплом колледжа, приводов в полицию не было.
– У Ли Харви Озуолда тоже приводов не было [22].
– Хорошо. Это хороший довод. Но правда – когда появился спецназ, вы хоть чуточку задумались: ну, может, это немножко чересчур для одного парня в цоколе?
– Нет. Нам надо было подготовиться к худшему.
– Ну, в каком-то смысле это правда, а? Вы, ребята, готовитесь к худшему – даже в Марвью. Вам это безумием не кажется? При нескольких поселках у океана есть свой спецназ. На тот случай, если на нас нападет армия морских львов?
– У нас есть и пожарная охрана, хотя пожаров с человеческими жертвами не случалось двадцать два года.
– Но у пожарных нет оружия. Знаете, сколько сейчас в стране подразделений спецназа? Конечно, не знаете. Пятьдесят тысяч. В каждом, блядь, пригороде есть свой спецназ. И это не потому, что в округах Вестчестер и Ориндж наблюдается внезапный всплеск взятия заложников. Это потому что вам, уебкам, нравится наряжаться.
– Это неверно.
– Вам такое в кайф. Потому-то вообще и пошли на эту работу. Экипировка. Штурмовой пояс, как у ебаного Бэтмена.
– Вы не отдаете себе отчета в том, о чем рассуждаете.
– Я отдаю себе полнейший отчет в том, о чем рассуждаю, потому что вы убили моего друга. И никогда не говорите мне, что я не отдаю себе отчета в том, о чем я, блядь, рассуждаю. Мне все известно. Это я тут человек нравственный. Я человек принципиальный.
–
– Вы же понимаете, что это я тут человек нравственный.
–
– Скажите мне, что вы это понимаете.
– Я понимаю, что вы хотите, чтобы я в это поверил.
– Уж лучше поверьте. Хуила, уж лучше поверьте в это. Это вы все проебали. У вас кровь на руках. Вы весь в крови невинного. Вы это соображаете?
– То был прискорбный несчастный случай.
– Видите, как раз эти ваши слова и не выказывают никакого уважения к человеческой жизни. Ее заканчивает несчастный случай? Нет, апокалипсис ее заканчивает. Смерть молодого человека вообще без всякой причины – это апокалипсис. Это не несчастный случай. Дон не был несчастным случаем. Вы это понимаете? Личность разве несчастный случай?
– Нет.
– Был мой друг несчастным случаем?
– Нет.
– Вы участвовали в апокалипсисе, который прикончил моего друга?
–
– Не искушайте меня.
– Да.
– И никак иначе его не усмирить было? Электрошокером? Перечным аэрозолем? Большой сеткой? Резиновыми пулями? Подумайте секундочку.
– Если задним числом, решение могло быть другим. Но он был вооружен и вроде бы готов совершить что-то ужасное. Так оно обычно и происходит. Парень выглядит безобидным, а потом у него случается вечер, когда все проваливается в кроличью нору, и гибнут люди. Каждому убийце нужно с чего-то начать, и мы были полны решимости не позволить ему нанести кому бы то ни было какой-то вред.
– Но вы мне вот что скажите: парень в цоколе. Вы считаете, просто оставь вы его там, кому-то был бы причинен вред? То есть, вместо этой стычки, когда вы требовали, чтобы он выходил, а он от этого все больше возбуждался, если б вы просто ушли? Забрали с собой его маму, ушли из дому, оставили его в покое. Что, по-вашему, тогда бы произошло?
– Он бы мог снова сесть в машину и совершить нечто гораздо ужаснее того, что уже натворил.
– Но вы бы могли за ним проследить. Могли бы за ним всю ночь ездить.
– И устроили
