у которого зуб на зуб не попадал в тонкой полосатой робе, обдумывал план отступления. Люк не открывался – то ли примерз, то ли предатель Кароль запер его изнутри. И снова Йозеф поплыл по течению.
От радости, что удалось предотвратить побег, охранники устроили у себя теплом бараке буйную пьянку. Практически у всех на виду Йозеф добрел до ограды и, раздирая руки и ноги, перебросил себя через колючую проволоку.
Рассвет застал его в лесу, где-то в окрестностях Ораниенбурга. Он так и не узнал где. Настолько холодно ему не было даже в лагере. Руки болели и не гнулись, из носа непрерывно текло, на внутренней стороне правого бедра засохли грязные следы – кажется, он обделался от страха. Но это была свобода!
Он бы замерз насмерть, но, когда взошло солнце, на него наткнулся лесоруб.
Это был Хенрик Р. по прозвищу Крыса. Партизан.
Все ваши романтические и ошибочные представления о партизанах (продолжал он) надо забыть. Партизаны – не храбрые мужчины и женщины, совершающие блестяще задуманные действия против беспомощного врага. Не подпольные гроссмейстеры, ставящие Рейху мат. Это крестьяне, лесорубы, беглецы. Студенты, домохозяйки, профессиональные воры. Бездомные, бродяги, случайные люди, вроде Йозефа. Их победы оборачивались катастрофами, поражения входили в легенду.
Многие были героями.
Многие – идиотами.
Все они были лгунами – потому что трусили или потому что ничего не боялись, потому что были беспечны или потому что слишком осторожничали.
Больше он не голодал, не замерзал, не скрывался от гестапо Заксенхаузена – он вступил в партизанский отряд, возглавляемый Крысой. Йозефу не очень нравился грубый безграмотный лесоруб, но с Хенриком он впервые за годы почувствовал себя в безопасности. Он стал партизаном из благодарности и из страха. Его подхватило приливом и понесло. Если бы Хенрик решил заняться с ним любовью, он бы согласился. Если бы Хенрик его избил, он бы благословлял карающую руку.
Ночью, в глубине леса, в шалашах, которые научил их строить Хенрик, партизаны, боясь себя выдать, не разжигали костров. Чтобы придать друг другу мужества, пятеро мужчин и три женщины из группы Хенрика рассказывали истории о сопротивлении.
Один, еврей, студент, учившийся на раввина, сумел под покровом страшной бури сбежать по дороге в Дахау и укрыться в лесу. Он рассказал о варшавской группе «Радость субботы», собирающей свидетельства о сопротивлении в гетто.
– Одна мать, – повторял студент снова и снова, – сражалась как львица.
– Как львица, – вторили женщины.
– Она отказалась выдать своего ребенка убийцам.
– Львица, – повторила одна из женщин, сама мать, чьи дети умерли во время марш-броска.
Она называла себя Mutter Holle – Матушка Метелица.
– Чем дело кончилось? – спросил Йозеф.
Студент покачал головой.
– Они вырвали у нее ребенка и выбросили из окна. Но… – Он повернулся к Йозефу, его перекошенное лицо сияло чужим, отраженным мужеством, – сама она его не отдала.
Йозеф промолчал, только языком прищелкнул.
Матушка Метелица положила Йозефу руку на плечо.
– Ты думаешь, это неважно, раз результат один. Но, Принц, ты не прав. С такими женщинами мы сами становимся сильнее.
Они прозвали его Принцем из-за манер. И еще потому, что студент, сам из Польши, был наслышан о семье аристократов Потоцких.
Йозеф не нашелся, что сказать. Он думал: мертвый ребенок есть мертвый ребенок. Ничего хорошего в убийстве ребенка нет и быть не может. Сейчас, после года ужасов, ему постоянно снилось, как он истекает кровью. А в Заксенхаузене он видел во сне одну лишь еду. Он молчал, и женщины приняли это за согласие.
– Йозеф понял, – объявила Матушка Метелица. – Он ведь Принц.
Лишь однажды Хенрик заговорил с ними о сопротивлении как о цели их деятельности.
– Мы тут не просто живем, – заявил он, обводя глазами лес. – Мы пришли сюда не выживать. Наш священный долг – сражаться изо всех сил и, если надо, погибнуть, но отомстить за то, что они сделали с нашей Германией.
Едва сумев закруглить эту блестящую речь, Хенрик вернулся к своей обычной манере:
– Дерьмо! Мы всех их прикончим!
Йозеф не стал напоминать, что из восьми партизан немцами были только четверо: Хенрик, Матушка Метелица и два брата-дезертира Фриц и Франц с одним на двоих прозвищем Donner и Blitzen – Гром и Молния.
Йозеф прожил с ораниенбургскими партизанами четыре зимних месяца – ноябрь, декабрь, январь и февраль. Все это время, за немногими исключениями, – ограбили бакалейную лавку на окраине города, очень были нужны продукты, и три раза ночью повредили рельсы, которые на следующий же день починили заключенные из лагеря: партизаны лишь рассказывали друг другу сказки.
В марте они задумали настоящий налет. Хенрик рассказал о складе на окраине Берлина, даже нарисовал карту, чтобы показать, как им рассредоточиться, а потом встретиться в безопасном месте.
– У нас только четыре ружья, – заметил Йозеф.
– Зато у нас есть мужество! – возразила Матушка Метелица.
– Они трусы, – отрезал Хенрик. – Если надо, мы убьем их голыми руками.
Его голос гремел, но Йозеф с некоторым разочарованием отметил, что Хенрик не захотел уступить свое ружье кому-нибудь другому.
План был готов. Ружья получили те, кто умел с ними управляться: Хенрик, Гром и Молния и Йозеф, который мальчиком частенько охотился в поместье отчима. Он не стал признаваться, что никого ни разу не подстрелил, лишь однажды – вяхиря, да и то случайно. Он попытался вдохнуть жизнь в маленькую серую птицу, перемазал руки в крови, и егерь с отчимом над ним от души посмеялись.
Оставшиеся без оружия – три женщины и еврей, который, собственно говоря, был студентом-раввином – вырезали себе палки с концами острыми, как нож Хенрика.
В многослойных лохмотьях, с самодельным оружием в руках, они не были похожи на отряд партизан – скорее уж на древних людей, выслеживающих саблезубого тигра. Но их вела и поддерживала яростная вера Хенрика. «Они дерьмо!» – таков был их боевой клич.
Исход операции сомнений не вызывал. Никто не произносил этого вслух, но каждый знал: они должны погибнуть. Они вновь и вновь вспоминали истории сопротивления: матерей, не отдавших детей нацистам; раввинов, бросившихся на штыки с криком «Слушай, Израиль!»; партизана, преградившего дорогу грузовику, чтобы его товарищи смогли в суматохе скрыться. Они поддерживали себя такими историями, не упоминая, что все эти истории кончались смертью.
Один Йозеф решился сказать: «Мы все погибнем».
Они отступили от него. Буквально повернулись к нему спиной – хоть он говорил чистую правду и все это знали. Но он выдал их общую тайну и с этой минуты перестал для них существовать. Хенрик отобрал
