спальне до самой смерти Сэма Прайда, после чего ее перевесили в коридор.
На раме имелось небольшое пятнышко, к которому Китоми Ито прикасалась всякий раз, проходя мимо картины. Кажется, оно притягивало ее, как магнит. Или, быть может, Китоми терла его на счастье, как талисман.
Провенансом в искусстве модно называть историю владения художественным произведением, его происхождение. Это бумажный след, набор улик, ниточка между «тогда» и «сейчас». Это то, что связывает художника и коллекционера произведений искусства. Провенанс картины Китоми Ито рассказывает о страстях столь сильных, что они опустошают тех, кто их испытывает, и оставляют за собой выжженный трагедией след. Но начинается все, разумеется, с мужчины, который заразился сифилисом от своей любовницы… но который при этом смотрит на нее из угла картины так сосредоточенно, словно говорит: «Ради тебя, любимая, я готов на все».
Кому: DOToole@gmail.com
От кого: FColson@nyp.org
Сегодня умерло шестеро моих пациентов.
Родным разрешили прийти попрощаться с ними за час до смерти. Хоть что-то, ведь еще на прошлой неделе им приходилось делать это по FaceTime.
Последний пациент был на аппарате ЭКМО. Все говорят об ИВЛ и о том, что их на всех не хватит, но никто не говорит об ЭКМО – экстракорпоральном методе насыщения крови кислородом, когда ваши легкие настолько плохи, что ИВЛ не помогает. Две гигантские канюли вставляются в шею и в пах, и кровь прокачивается через аппарат, который работает, как ваше сердце и легкие. Вам также ставят катетер Фолея, ректальный и желудочный зонд для энтерального питания – можно сказать, что тело передается на аутсорсинг.
Одной из моих пациенток было двадцать лет. ДВАДЦАТЬ! Уверения в том, что вирус убивает только стариков, – чушь собачья! Тот, кто так говорит, явно не работает в отделении реанимации и интенсивной терапии. Все шестеро моих пациентов были моложе 35 лет. Две двадцатилетние латиноамериканки, у которых вследствие ковида развился некроз кишечника, что потребовало хирургического вмешательства. Мы сделали резекцию кишечника, и обе девушки перенесли операцию хорошо, но умерли от осложнений. Полноватый мужчина 28 лет – несмотря на избыточный вес, он не страдал ожирением. Еще одна девушка, парамедик, умерла от кровоизлияния в легкие. И еще один парень. Я думал, он выживет, пока у него не расширились зрачки: оказалось, гепарин – антикоагулянт, который мы ему дали перед ЭКМО, – вызвал у бедняги кровоизлияние в мозг.
Зачем я тебе все это рассказываю? Затем, что мне нужно рассказать это хоть кому-нибудь. И затем, что рассказывать об этом проще, чем говорить то, что я должен сказать тебе на самом деле.
А именно: я сожалею, что произнес тогда те слова. Я знаю, что ты сейчас там, где ты есть, из-за меня. Просто все совсем не так, как должно было быть, черт возьми!
Иногда, слушая жужжание аппарата ЭКМО, я думаю, что в данный момент сердце пациента находится вне его тела. И я отлично понимаю, каково это.
Потому что и мое сердце словно вырвано из груди.
Завтра будет две недели, как я живу на Исабеле, поэтому сегодня вечером Абуэла устраивает мне прощальный обед. Габриэль приходит вместе с Беатрис, которая цепляется за меня и не хочет отпускать, когда я собираюсь спуститься в свою квартиру. Я дала ей не только номер своего мобильного, но и адрес, чтобы оставаться на связи. Габриэль провожает меня до самых дверей.
– Чем займешься дома? – спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Продолжу жить своей жизнью, – отвечаю я, хотя не совсем понимаю, что это значит.
Не знаю, будет ли у меня работа по возвращении в Нью-Йорк, а быть может, я нервничаю из-за того, что снова увижу Финна после того странного телефонного разговора.
– Что ж, – отзывается Габриэль, – надеюсь, у тебя все получится.
– Таков план, – говорю я, и мы прощаемся.
На то, чтобы собрать вещи, уходит совсем немного времени – в конце концов, у меня и вещей-то почти нет, – затем я мою кухонный стол, складываю выстиранные полотенца обратно в шкаф и засыпáю, мечтая о воссоединении с Финном. Обычно в ночь перед вылетом я регистрируюсь на рейс, но без Интернета сделать это проблематично, и мне остается только надеяться на лучшее.
На следующее утро, закинув набитый вещами рюкзак на плечо, я открываю раздвижные двери своей квартиры и вижу перед собой Габриэля с Беатрис. Впервые с момента нашего знакомства девочка выглядит по-настоящему счастливой. Она обнимает меня и говорит:
– Вы должны остаться.
Я смотрю поверх ее головы на Габриэля, а затем освобождаюсь из объятий Беатрис, отстраняюсь на расстояние вытянутой руки и отвечаю, глядя ей в глаза:
– Беатрис, ты же знаешь, я не могу. Но я обещаю…
– Она права, – заявляет Габриэль, и глубоко в моей груди что-то вибрирует, как камертон.
Я смотрю на свои часы.
– Я не хочу опоздать на паром… – начинаю я.
– Паром не ходит, – перебивает Габриэль. – Остров по-прежнему закрыт.
– В смысле? – Я не могу поверить. – А когда его планируют открыть?
– Не знаю, – отвечает он. – Но все вылеты с острова Санта-Крус отменены… и даже из Гуаякиля, если уж на то пошло. Правительство также запретило все рейсы на Галапагосы.
Рюкзак соскальзывает с моего плеча.
– Выходит, домой мне не попасть. – Такое чувство, словно кто-то вырывает эти слова у меня из глотки.
– Домой тебе не попасть пока, – поправляет меня Габриэль, делая ударение на последнем слове.
– Это какой-то дурной сон, – бормочу я. – Должен же быть какой-то способ.
– Вы можете попробовать добраться домой вплавь. – Беатрис чуть не светится от счастья.
– Мне нужно обратно в Нью-Йорк, – настаиваю я. – Что станет с моей работой? И с Финном? Боже, я даже не могу рассказать ему о том, что происходит!
– Ваш босс не должен злиться на вас за то, что вы не можете вернуться, – рассуждает Беатрис. – А своему парню вы можете позвонить с городского телефона в доме бабушки.
У Абуэлы есть городской телефон? И они говорят мне об этом только сейчас?
Моя жизнь представляла собой линию телеграфных столбов, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга, которые отмечали мой прогресс. Без атласа дорог дальнейших действий я сбиваюсь с пути. Мне здесь не место, но я не могу избавиться от ощущения, что дома жизнь продолжается, несмотря на мое отсутствие. Если я не сумею вернуться в Нью-Йорк в ближайшее время, то уже не наверстаю упущенное.
Я вспоминаю, что по прилете на Галапагосы авиакомпания потеряла мой багаж, но только сейчас, впервые за две недели, я
