странные знакомства, и в душе пожалела, что окликнула Льва. Ничего не ответив ему, я пожала плечами и поспешно вышла из магазина, но там, на улице, стала его поджидать. Мне не хотелось домой, там не было ничего, что звало бы меня.
Вскоре Лев, слегка задыхаясь, поднялся по высоким магазинным ступенькам. В руке у него болталась матерчатая сумка. По дороге мы молчали, если не считать «теперь сюда» и «вот тут налево». Несколько раз мы останавливались: Лев подбирал брошенный мусор и относил в ближайшие урны.
Мы дошли с ним до подъезда композиторского дома в Газетном переулке. Я вспомнила, что его мама была как-то связана с музыкой, потому что Митька однажды ездил к ним на дачу заниматься, — но не ожидала, что они жили в таком престижном месте. Я представила наше уничтоженное жилище на Бакунинской, потом убогую серую башню на окраине Москвы, где мы теперь жили, никакую, угнетенную собственной бездарностью, и это восставило меня против Льва. Я подумала, что не стоит пить с ним чай, но никак не могла решиться уйти: нечто робкое и смиренное в нем сделало бы мой уход несправедливо жестоким, как если обидеть ребенка. Конечно, удивительно, что после всего сотворенного им я боялась его обидеть.
В прохладном и гулком парадном консьержка сдержанно кивнула Льву и осмотрела меня — ненавязчиво, но довольно внимательно. «Мне только надо будет сварить пшено, — вдруг сказал Лев. — Многие кормят птиц сухим пшеном, но это им не полезно». Я молча кивнула и опять подумала, что не надо мне к нему идти.
В лифте несвежий запах Льва особенно чувствовался; я предположила, что у него в квартире сильно захламлено и есть тараканы.
Мои мысли движутся не так, как раньше. Они потеряли свою живость. Это одно из последствий недостатка сна. Я мучительно составляю слова вместе, не всегда понимая, возможно ли то или иное их сочетание. Чтобы подстраховаться, я использую самые общеупотребительные и, как сказали бы химики, многовалентные. Стараюсь выражать свои мысли просто.
В квартиру Лев позвонил. Это стало неожиданностью: я почему-то представляла, что он живет один. Дверь открыл молодой человек, буйно кудрявый, с прозрачной бледной кожей, синеватой у висков. «Это Петр», — сказал мне Лев. Не знаю почему, но явление Петра наполнило меня решимостью. «Ой, вы знаете, — сказала я, неубедительно и вяло изображая внезапное воспоминание, — я никак не могу, я вспомнила, мне срочно надо. Простите, никак». Лифт еще стоял на лестничной клетке. Я кивнула Льву и Петру — точнее, мотнула головой в направлении пола, не глядя, отступила назад и ткнула пальцем в кнопку лифта, дверь которого тяжело, но незамедлительно открылась. Больше не глядя на Льва и Петра, я укрылась в глубине кабинки.
На улице прошла дворами в сквер с памятником Низами.
Я люблю этот сквер и Низами с его прямой спиной. Каждый раз, проходя здесь, присаживаюсь на лавочку хотя бы ненадолго.
Дождь моросил, не переставая. Я села, постелив на лавочку пластиковый пакет. Но это даже хорошо, в сквере никого не было. Я достала папин коньяк. Меня мучило сомнение, правильно ли я поступила, уйдя так стремительно, но всколыхнувшаяся горечь от переезда и тоска по Бакунинской перевесили. Я сделала глоток и сразу еще один. Это было неприятно, гортань обожгло, но спустя несколько мгновений я почувствовала тепло; сразу потянуло в сон.
Я сидела в скверике довольно долго, не спеша отпивая коньяк; в рюкзаке нашлась мятая шоколадка. Неустанно сеющийся дождь не мешал — скорее наоборот, он охлаждал мысли, которые я никак не могла привести в порядок, и гасил ненужный энтузиазм, сопутствующий опьянению. Сквер темнел; в чернеющей листве окрестных улиц зажглись фонари. Время от времени по дорожкам, таща угловатые футляры, деловито проскальзывали консерваторцы и бесшумными тенями проплывали жители окрестных домов, ведомые своими питомцами. Мне не хотелось домой — близилась ночь, а с ней мучительное вслушивание в жизнь над головой, не желающую ни знать тебя, ни принимать в расчет твое существование.
Помню точно: уже в конце сентября я жаловалась на работе на шум (хотя это еще было вне меня: предлагаемые обстоятельства, тема для разговора). Мне хотелось привлечь на свою сторону хотя бы формальное сочувствие.
Все телеканалы и мелкие службы, работающие для них, вроде моей студии дубляжа, полны оживленной, хотя и несколько поверхностной жизни. Легкость в общении и чувство юмора здесь высоко ценятся. Поэтому такие, как я — нелюдимые одиночки — не всегда удачно вписываются в подобные коллективы. Раньше у меня получалось неплохо справляться со своей инаковостью, сохранять баланс, даже позволяющий перекидываться с коллегами парой-тройкой ничего не значащих реплик. Но теперь, ослабленная урывочным и неполноценным сном, я с трудом выносила суетливое бурление вокруг. Мне стало казаться, что оно имеет своей целью уязвить меня, отторгнуть. Жизнь шла обычным чередом, но для меня атмосфера на работе стала подобна смогу или ядовитому дыму пожара. Он стоял в комнате, вызывая у меня удушье.
Чем больше времени проходило с момента нашей встречи со Львом, тем сильнее я жалела, что отказалась выпить с ним чаю. Папа тоже считал, что мне стоило быть снисходительнее, несмотря на его предательство. В конце концов, мы знали Льва как порядочного человека, и если он совершил такой неожиданно гадкий поступок, возможно, на то существовали какие-то серьезные причины.
Я стала ловить себя на том, что в свободное время прокладываю свои маршруты вблизи от сквера с Низами и дома в Газетном. Один раз я вижу издалека Льва — он кормит голубей, которые, шумно хлопая крыльями, слетаются к нему с разных сторон. Приглядевшись, я замечаю также в стороне от голубиного слета несколько худых и грязных кошек, которые, давясь, торопливо поедают что-то из пластиковых тарелок. Несмотря на то что к этому времени я уже твердо решила примириться со Львом, увидев его, я поспешно ухожу. По стечению обстоятельств, в эти дни мы дублировали передачи о людях с патологической страстью к накопительству. Я вспоминаю, как выглядят квартиры этих людей, и поэтому не решаюсь окликнуть Льва: войти в такую квартиру я не смогу.
Меня по-прежнему занимал вопрос, кто живет надо мной и что эти люди делают по ночам. Не знаю, как бы это знание облегчило мою жизнь, но это лучше, чем неопределенность. Я подглядывала в глазок, когда слышала, что наверху хлопает дверь. Так я выяснила, что кроме девахи с соломенными волосами и ее матери там есть еще какое-то существо.
