наверное, будет труднее.
Она качает головой.
– Со мной все будет в порядке, да. Я выдержу. Просто меня все это бесит. К тому же мне не удалось найти хорошего психотерапевта, а прежний, услугами которого я пользовалась через интернет, на мой вкус, слишком резок в оценках, и… вам вообще на это наплевать. – Тут она, не удержавшись, хихикает.
– Ну, прямо сейчас ты можешь поговорить со мной. Или, может, Грейс сумеет дать пару-другую советов – она и впрямь очень милая.
– Забавно, – хмыкает мама, – ну, на самом деле не очень, но в детстве я всегда говорила об этом с Тори. У меня было ощущение, будто она единственная действительно понимала, что мне приходилось тогда испытывать.
Я улыбаюсь. Тетя Тори всегда отличалась суровым нравом и взрывным характером. Во многих отношениях она была полной противоположностью мамы: зайдя в продуктовый магазин, Тори заговаривала со всеми встречными и забывала купить половину товаров из списка, зато выходила оттуда, приобретя пять новых друзей.
– Помнишь те странные кусты, которые она помогла посадить в Проспект-парке?
– Конечно, – киваю я. – Она все время меня туда водила. Вид у них был на редкость уродливый.
Мама смеется.
– Ей нравились эти странные и кривые колючки. Но я частенько наведывалась туда, пока ты учился в школе, а папа… летал где-то под облаками. И пусть это один из самых больших парков в Бруклине, тот уголок всегда будто принадлежал мне одной. Мое личное пространство, место, где я могла немного побыть с Тори.
Несмотря на то что тетя Тори умерла от рака поджелудочной железы несколько лет назад, боль от потери иногда кажется совсем свежей. Там, в Бруклине, все напоминало о ней: о том, как она покупала кусок пиццы в своей любимой пиццерии, как торговалась с уличными продавцами (надо признать, с поразительным успехом), чтобы набрать для всех рождественских подарков.
Мама сверлит взглядом свои сложенные на коленях руки.
– Там я всегда чувствовала с ней некую связь. Я могла прийти в парк, подрезать кусты и немного с ней поговорить.
– Ой. – Меня наконец осеняет. – Вот почему ты так рассердилась на отца из-за этого переезда?
– Да, отчасти поэтому. – Мама пожимает плечами. – Он просто не задумывается о таких вещах. Мы можем прийти к одинаковому решению, но твой папа принимает его за тридцать секунд и готов разом изменить нашу жизнь, а мне для этого нужно чуть больше времени. Однажды я уже попрощалась с Тори. И не думала, что мне придется делать это снова.
Мы выбираемся из машины и медленно идем к двери. Смерть тети Тори была, с одной стороны, медленной, а с другой – быстрой; но если бы папа погиб в катастрофе, то это произошло бы столь внезапно, что справиться с подобным оказалось бы практически непосильной задачей.
Для нас обоих.
Мы подходим к парадной двери дома Леона, и я забираю у мамы запеканку, поскольку понимаю, что нас ждет внутри. Глянув искоса, понимаю, что она совершенно не готова к тому, что вот-вот должно произойти, особенно в нынешнем сентиментальном, уязвимом состоянии. Мама собирается постучать в дверь, и я быстро ее предупреждаю:
– Будь наготове, нас сразу начнут снимать и не выпустят из виду ни на секунду. Смотри в камеру грустно, но с некоторым облегчением.
У меня слегка екает внутри, когда дверь открывается и яркий свет камеры бьет мне прямо в лицо. Я твердо смотрю вперед, поэтому не вижу, как там мама; ей придется еще немного продержаться самой. В любом случае я беру инициативу на себя.
Войдя внутрь, я оказываюсь в гостиной и приветствую Тони, а затем коротко киваю Кэт с Леоном. В воздухе витает ощутимое напряжение. Когда рядом с вами находятся журналисты «Стар-Вотч», всегда возникает некоторая напряженность, но в этот раз она кажется более тягостной. Иного рода.
– Ты сняла, как они вошли, да? – спрашивает Джош Фэрроу у Киары, которая держит камеру так, как я бы держал новорожденного младенца. Неловко и нерешительно.
– Да, – отвечает она, и свет камеры перестает слепить мне глаза.
Приходится несколько раз моргнуть, но, когда зрение ко мне возвращается, передо мной предстает лицо Кэт. И я понимаю, что никогда еще ее такой не видел. Потухшей, чуть ли не сломанной. Она заламывает руки, периодически дергая себя за платье. Наверное, нервный тик.
Леон просто сверлит пол замершим взглядом.
Вскоре я понимаю почему. На полу посреди комнаты сидит знакомая мне женщина. Я должен был предвидеть, что она тоже здесь окажется: Мара Бэннон.
– О боже, – всхлипывает мама. – Мара, милая. Мне так жаль.
Она инстинктивно приседает рядом с бедняжкой, а я ставлю запеканку на стойку и тут же поворачиваюсь к Такерам:
– Что здесь происходит?
– «Стар-Вотч» попросили ее приехать, – угрюмо отвечает Кэт. – Она не хотела оставаться одна.
– Все шло хорошо до того, как здесь появились камеры. – Тони неловко заерзал на стуле. – Репортеры начали задавать ей болезненные вопросы об этом… несчастном случае. Она держалась сколько могла.
– Нам нужно выгнать их отсюда. – Голос у Леона низкий, почти рычащий. – Разве мы не можем просто велеть им убраться прочь?
Его отец устало прикрывает лицо ладонью.
– Это решать Маре. А она хочет, чтобы они остались.
– Стойте, что? – В моей груди вскипает ярость. Может, это из-за моего недосыпа или общего панического состояния всех присутствующих в комнате, но я не могу принять такой ответ. – Мара всего несколько часов назад потеряла мужа. Они играют на ее чувствах, разве она не понимает? По-моему, даже мне здесь не место, не говоря уже о камерах.
В этот момент наш разговор прерывается, потому что Мара Бэннон начинает громко рыдать. Я беру со стола две кружки, чтобы налить кофе для себя и своей мамы. Когда же поворачиваюсь, то вижу ласковое, но озабоченное лицо своей матери, которая пытается утешить Мару.
Киара подбирает лучший ракурс, чтобы запечатлеть их лица, и меня от этого немного подташнивает. Конечно, она и раньше казалась хладнокровной стервой, но это уже совсем бессердечно.
– Так, отлично получилось, Бекка, – обращается Джош Фэрроу к маме. – Почему бы тебе теперь не подойти к Тони и не изобразить, как вы якобы переговариваетесь с обеспокоенным видом. Мара, как думаешь, ты выдержишь еще несколько вопросов?
Вся комната как будто вздрагивает. Внутри меня вновь начинает тлеть ярость. Закипая, я подхожу к Маре. Гребаные «Стар-Вотч». Если у Тони не хватит смелости их выгнать, я…
– Мара, – окликаю я.
– О, Кэл. – Она замечает, какой у меня взгляд. – Нет, нет. Думаю, я смогу закончить интервью. Этого хотел бы Марк.
– Скажи мне, если решишь, что с тебя хватит, – вмешивается Тони.
Она кивает, из ее глаз текут слезы. Кто-то кладет мне ладонь на спину и уводит из гостиной. Это Киара.
– Успокойся, парень. Она сама так захотела, а у нас очень сжатые сроки.
Я насмешливо хмыкаю.
– Как-то непохоже, что она этого хочет. Скорее, чувствует себя обязанной. Ты серьезно пытаешься убедить меня в том, что Мара желает оплакивать своего
