им приспособиться к климату или особенностям местности данного острова, закрепились, поскольку именно пересмешники, обладавшие ими, успешно размножались и выживали в течение долгого времени.
– Выживает тот, кто умеет лучше всех приспособиться к обстоятельствам, – подтверждаю я.
Мы сидим на краю песчаного оазиса и наблюдаем за тем, как фламинго вереницей ходят вдоль кромки воды. Беатрис ныряет где-то в дальнем конце лагуны. Габриэль беззвучно шевелит губами, и я понимаю, что он считает секунды, которые его дочь проводит под водой.
– Ты когда-нибудь задумывался о животных, о которых нам ничего не известно? – спрашиваю я. – Тех, что не смогли приспособиться?
Глаза Габриэля остаются прикованы к глади лагуны, пока Беатрис вновь не выныривает на поверхность воды.
– Историю пишут победители, – говорит он.
Глава 5
На следующий день, после того как узнаю, что остров не открывается, я отправляюсь в город. Я надеюсь попасть в банк и найти способ перевести деньги со своего счета в Нью-Йорке сюда. Однако отделение банка закрыто, хотя рядом с причалом я замечаю какое-то движение. Под тентом выставлен разноцветный ряд столов. Надев для безопасности маски, местные жители снуют туда-сюда по проходам между столами, выбирают товары и болтают друг с другом. Все это напоминает мне блошиный рынок.
Я слышу свое имя и, обернувшись, вижу, что Абуэла машет мне рукой.
Хотя мы с Абуэлой говорим на разных языках, я выучила несколько фраз на испанском, а остальное наше общение по-прежнему сводится к жестам, кивкам и улыбкам. Я выяснила, что она работала в отеле, где я хотела остановиться, уборщицей. Сейчас же, поскольку отель закрыт из-за пандемии, Абуэла с удовольствием готовит, смотрит телесериалы и вовсю наслаждается своим незапланированным отпуском.
Она стоит за импровизированным прилавком, накрытым вышитой скатертью. На нем стопка фартуков, коробка с какой-то мужской одеждой и две пары обуви. Я также замечаю на столе форму для выпечки кекса и небольшой ящик с овощами и фруктами, похожими на те, что принес мне Габриэль. Перед Абуэлой лежит журнал с кроссвордами и небольшая пачка открыток «G2 Tours» (у всех есть такие?), которые пожилая женщина использует в качестве закладок.
Абуэла расплывается в широкой улыбке и указывает мне на стоящий рядом с ее столом складной стул.
– О нет, – отказываюсь я от приглашения. – Лучше вы сами на него сядьте!
Но прежде чем Абуэла успевает ответить, к нам подходит какая-то женщина. Она берет пару туфель с прилавка, смотрит на их подошву, чтобы определить размер, и что-то спрашивает у Абуэлы, не снимая маски с лица.
Они обмениваются еще несколькими фразами, а затем женщина ставит на стол большую сумку с консервами, маринованным чесноком и красным перцем. Абуэла берет себе банку варенья и банку с перцем. Женщина засовывает туфли в свою сумку и переходит к следующему столику.
Я оглядываюсь и понимаю, что, хотя окружающие меня люди что-то покупают или продают, никто не обменивает товары на деньги. Местные жители придумали интересный способ борьбы с ограничением поставок продуктов с материка. Абуэла похлопывает меня по руке, указывает на свой стул, после чего уходит знакомиться с ассортиментом товаров, которые другие местные жители решили выставить на продажу.
Я присматриваюсь к прилавкам и замечаю стеллажи с подержанной одеждой, галоши, выстроенные в ряд по размеру, кухонную утварь, всевозможные открытки, салфетки и прочие товары. Некоторые столы ломятся от домашней выпечки или сладостей, банок со свеклой и сладким перцем. На других прилавках разложены куски свежей баранины и куриные тушки. Владелица магазина «Солнцезащитные очки Сонни» торгует купальниками, батарейками, журналами и книгами. Какой-то мужчина достает из холодильника свежую рыбу, по-видимому свой улов, и заворачивает ее в газету для покупательницы, которая взамен вручает ему пучок свежих трав.
Я тоже хотела бы выставить что-нибудь на продажу. Но у меня нет лишней одежды или выращенных мной овощей, а также возможности приготовить что-нибудь вкусное.
Я провожу рукой по завязанным в хвост волосам. Интересно, на что я могла бы обменять резинку для волос?
Внезапно между рядами столов проносится стайка мальчишек. Самый маленький из них бежит последним, болтаясь в конце, словно хвост воздушного змея. Он раскраснелся и явно пытается догнать тех, кто постарше. Их лидер размахивает над головой потрепанным комиксом. Я замечаю, как другой мальчик ставит малышу подножку, и бедолага летит вперед головой под один из столов. Его падение останавливает погоню. Перекатившись на спину, он садится и кричит на мальчишку, все еще сжимающего комикс в руках. И хотя кричит он на испанском, даже мне ясно, что он шепелявит, над чем издевается старший мальчик. Хулиган разрывает комикс пополам и бросает его на грудь мальчугану, а потом неторопливым шагом уходит прочь.
Малыш оглядывается вокруг, чтобы понять, кто стал свидетелем его унижения. Когда его взгляд встречается с моим, я делаю ему знак подойти поближе.
Он медленно поднимается и идет ко мне. Я отмечаю про себя его темно-коричневую кожу и волосы цвета воронова крыла, которые блестят на солнце. На маске мальчугана изображен символ Зеленого Фонаря [43]. В руках он сжимает порванный комикс.
Словно поддавшись какому-то импульсу, я вытаскиваю из стопки одну открытку и ищу на столе карандаш, которым Абуэла вписывала слова в кроссворды. Я кладу открытку лицевой стороной вниз и быстрыми, экономными штрихами начинаю рисовать мальчика.
Часть лета перед поступлением в колледж я провела в канадском Галифаксе, рисуя портреты туристов в Старом городе. Я заработала достаточно денег, чтобы оплатить проживание в хостеле со своими друзьями и выпивку в ночных барах. Вероятно, именно тогда я в последний раз торговала собственными произведениями искусства. Все последующие каникулы я проводила за составлением резюме для стажировки в «Сотбисе».
Каждый художник начинает рисовать человека с определенной части лица, у меня это всегда были глаза. Если мне удавалось схватить их выражение, нарисовать все остальное не представляло большого труда. Поэтому я начинаю с бликов в зрачках моей модели, затем перехожу к ресницам и прямому изгибу бровей. После этого я снимаю маску с одного уха, так что теперь она свободно свисает со второго, а затем жестом прошу мальчика сделать то же самое.
У него не хватает четырех передних зубов, и я не могу не нарисовать его улыбку. А поскольку уверенность в себе – это суперсила, я пририсовываю малышу плащ, как у героя порванного хулиганом комикса.
Если сначала рука плохо меня слушается, то, когда я завершаю портрет, она вполне свободно скользит по бумаге. Вскоре я отдаю мальчику открытку – его отражение в карандаше.
Обрадованный, он бежит вдоль столов и показывает свой
