в ближайшее время соберетесь в Пенатах, скажите спич и заверьте Илью Ефимовича, что мы, каприйцы, любим и чтим его и ждем многих славных работ!
Что он теперь пишет, кроме портретов? Я хотел бы иметь снимок с портрета Морозова.
Как Вы думаете — надолго ли успокоились японцы и что они предпримут в дальнейшем? Не будут ли обижать Вашу прекрасную Сибирь? Черкните пару слов и о Китае.
Будьте здоровы и попрежнему бодры. Жму руку.
Декабрь 1910 г.
Дорогой мой Илюша!
Да, Толстой — человек — умер, но великий писатель — жив, он — навсегда с нами.
Через несколько лет, когда ты будешь постарше и сам начнешь читать прекрасные книги Толстого, ты, милый мальчик, с глубокой радостью почувствуешь, что Толстой — бессмертен, он — с тобой и вот — дарит тебе часы наслаждения его искусством.
А еще, Илюша, есть превосходнейший писатель Владимир Короленко, и я советую тебе: попроси папу, пусть он прочитает вслух для тебя маленький рассказ Короленко «Старый звонарь».
Благодарю тебя за письмо, посылаю тебе сказку, как ты просил, и несколько открыток с видами Капри.
Уважаемый Константин Сергеевич!
М[ария] Ф[едоровна] уже приглашала Вас сюда, на Капри, отдохнуть, — позвольте и мне просить о том же!
Хочется видеть Вас, великий мятежник, говорить с Вами, хочется передать Вам кое-какие мысли — подложить горючего материальна в пылающее Ваше сердце, огнем коего всегда радостно любовался и впредь буду.
И впредь, до конца дней, любоваться буду, что б Вы там ни делали, сударь мой!
А пока — до свидания?
Крепко жму руку Вашу, сердечный привет Марии Петровне.
Уважаемый Василий Иванович!
За присланные книжки сердечно благодарю. Очень рад сказать Вам, что в новых вещах Вы являетесь серьезнее и проще, — пожалуйста, не обижайтесь за эти замечания!
В наше тяжкое время серьезность отношения к теме и к себе со стороны авторов, простота и ясность языка — не часто встречаются. Все учат, а никто не учится.
Рассказ Ваш пошлите сюда на имя В. С. Миролюбова. Это, как Вы, м. б., знаете, бывший издатель и редактор «Журнала для всех», а теперь он редактирует сборники «Знания».
Сердечно желаю Вам успеха и бодрости.
Ответ Аристиду Пратель.
Я — русский, в моей стране убиты без суда сотни и тысячи, там ежедневно убивают честных людей, и — не видно конца убийствам.
Я, конечно, присоединяюсь к Вашему протесту против казни японских товарищей, но — если кто-нибудь из судей или палачей Японии скажет мне: «Милостивый государь — мы сначала судим, а потом убиваем, в вашей стране убивают просто, без суда, — почему же высоко культурная Европа не протестует против варварской расправы русского правительства с его врагами — которые Вам — друзья?»
Я не знал бы, что мне ответить на этот возможный вопрос!
Между 14 и 16 [27 и 29] января 1911, Капри.
Дорогой Николай Иванович!
Посылаю рукописи для «Современного мира» и для «Звезды»; нужным считаю сообщить, что «Сказки» посланы мною также «Киевской мысли» в ответ на любезность издателя, высылающего мне газету бесплатно.
Гонорарий за статью о самоучках определите по нормам, принятым у Вас, и, пожалуйста, не задерживая, внесите его Чечулиной в фонд «Детского дома».
Позвольте мне предложить Вам следующее: поднимите у себя в журнале агитацию за необходимость организовать Общество для помощи писателям-самоучкам, — помощи не только материальной, но, главным образом, — моральной.
Мне кажется — это хорошая идея, осуществить ее — давно пора, писатель-самоучка — явление распространенное у нас, как нигде, и очень вероятно, что при умной помощи таким писателям со стороны они выдвигали бы из своей среды людей более крупных, чем Дрожжины, Семеновы и другие в настоящем, Кольцов, Суриков — в прошлом.
Если бы «Современный мир» взялся за организацию такого нового демократического «литературного фонда» — это создало бы ему хорошую позицию в демократии и, несомненно, увеличило бы его популярность.
Подумайте над этим. Буде понадобится, я мог бы сообщить некоторые детали плана организации такого общества.
Относительно «Звезды» — скажу, — Вы не обидитесь, — тускловата она у Вас. Что-то холодное, нудное и как бы по обязанности творимое усталой рукой, неверующим сердцем.
В частности, меня лично удивила статья Орловского, он пишет по поводу «Матери»: «Ниловна… представляет тип надуманный, маловероятный». Столь категорическое суждение является бестактным, если оно не обосновано. Зачем подрывать признанное пропагандистское значение образа Ниловны. А потом—суждение это неверно: Ниловна — портрет матери Петра Заломова, осужденного в 901 г. за демонстрацию 1-го Мая в Сормове. Она работала в организации, развозила литературу, переодетая странницей, в Иван[ово]-Вознесенск[ом] районе и т. д. Она — не исключение. Вспомните мать Кадомцевых, судившуюся в Уфе за то, что она пронесла в тюрьму сыну бомбы, коими была взорвана стена во время побега. Я мог бы назвать с десяток имен матерей, судившихся вместе с детьми и частью лично мне известных.
Ах, господа, господа! Как хочется иногда крикнуть вам — не мешайте работать! — и — прибавить какое-нибудь русское словцо.
Спешу пояснить, что меня понуждает сказать это отнюдь не мое самолюбие автора, а — интересы дела, ибо, если газета имеет в виду цели партии, — суждения ее сотрудников должны быть солидарны, это трюизм, несогласия же лучше всего выяснять не публично, а, до времени, перепиской или беседами. Если же сотрудник А. будет говорить читателю, что сотрудник Б. — «выдумщик», то читатель поступит вполне естественно, если не станет верить ни А., ни Б.
Вы меня извините, я как будто привязываюсь к мелочам, но — для меня это не мелочи: чуткое ухо сразу услышит в хоре неверные ноты, а уши народа всегда чутки.
18 [31] января 1911, Капри.
Павлу Максимову.
Читайте больше, дружище, это познакомит Вас с грандиозной работой мировой человечьей мысли и приведет Вашу душу в порядок. Говорю так уверенно потому, что, повторяю, хаос душевный,
