мать, она определенно не была той, с кем он хотел бы познакомиться и уж тем более провести остаток своих дней.
– Дорогуша, – начала мать, и что-то в ее тоне заставило Боба замереть. – Я хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу больше всего на свете. И если бы я могла подергать за какие-то ниточки, упросить некую высшую власть позволить тебе и Люси жить долго и счастливо, я это сделала бы. Но так не бывает, дорогуша.
Боб смотрел на мать во все глаза.
– Но я люблю ее.
– Я знаю. Мне жаль. – Она обняла его, погладила по голове и промурлыкала: – Мне очень жаль.
Боб вырвался из ее объятий. Грубо проехался одной рукой по глазам, смахивая слезы. Лицо его затвердело.
– Я добьюсь своего, – заявил он. – Мистер Б мне поможет.
Мона поколебалась.
– Тебе не приходило в голову, что твой мистер Б может не всегда быть у тебя под рукой и помогать тебе?
Боб уставился на нее как на сумасшедшую.
– Конечно, не приходило. Конечно, он всегда будет рядом. Такова его работа.
Ей хотелось сказать сыну, что для него пришло время самому управлять своей жизнью и планетой, потому что в самом скором времени делать это за него будет некому. Однако она не питала пристрастия к перебранкам, да и в любом случае – какого черта? Как бы там ни было, а закончится все хорошо. Люси не Люси… кто хотя бы вспомнит о ней через сотню лет?
– Может быть, ты в конечном счете и прав, дорогуша. Ты и Люси навеки. – Мона всплеснула руками, словно выбрасывая – буквальным образом – осторожность на ветер. – Живи мечтой! Дерзай!
И она рассмеялась лучшим ее – все-на-свете-трын-трава – смехом.
Но Боб уже утратил интерес к их разговору. Как зачарованный он вглядывался в броскую надпись на кирпичной стене старого склада, мимо которого медленно проплывала фелюга. А написано там было вот что:
Всю неделю в зоопарк звонили из расположенного в предместье сафари-парка – им нужно было пристроить куда-то двух молодых львов, двадцать две газели и целое стадо зебр.
Люк вытаращил глаза.
– И что вы ответили?
– Посоветовал этому малому запихать зверушек в такси и отправить куда подальше.
Мика соорудил из пальцев руки подобие пистолета и приставил его к виску.
– Ладно, спасибо. Еще неприятности есть?
– Только самые очевидные, но вы все-таки позвоните ему. Я послал его на всех языках, какие сумел припомнить, однако он, похоже, не понял.
Люк кивнул, взял желтый листочек с записанным на нем номером. Жалко, конечно, сафари-парк, однако, если погода прочудит еще неделю, он и сам окажется точно в таком же положении.
– А кстати, что вы здесь делаете в такую рань?
Он посмотрел на часы. Шесть с небольшим, света снаружи еще мало, зато дождя хватает.
– Вы же сказали, что уволите меня, если я не стану приходить на работу одновременно с вами.
Люк рассеянно кивнул. Он уже Бог знает сколько времени работал по шестнадцать часов в день, стараясь восполнить нехватку персонала и избыток проблем.
– Спасибо, что пришли. Я вам признателен.
– И правильно, черт дери. Ненавижу ранние утра. Вылезать из постели в девять и так уже было хуже некуда.
– Вы попадете на небеса, Мика.
Мика положил ладонь на руку Люка, похлопал глазами.
– Только если вы возьмете меня с собой.
Однако Люк не слушал его. В субботу он пришел сюда в таком приподнятом настроении. Всюду светило солнце. Совсем как в какой-нибудь слабоумной рекламе колы. Ни тебе испепеляющей жары, ни ледяного ветра, ни града, ни гололеда, ни снега. Просто-напросто совершенно прекрасный солнечный день с легким ветерком. Даже укрывавшиеся в своих сумеречных жилищах рептилии и те ощутили что-то в изменении атмосферного давления – змеи и ящерицы, которых он не видел уже несколько дней, выползли, чтобы посидеть на древесных ветвях и поморгать.
Слишком хорошая погода, чтобы ее хватило надолго, подумал он тогда. Ее и не хватило.
Тут он увидел на другом краю двора Люси, толкавшую перед собой под сероватым дождем низкую тележку с четырьмя тюками соломы. Что-то (то, как она горбилась?) делало ее сегодня не такой жизнерадостной, как обычно. Возможно, она поссорилась со своим странным ухажером. Хорошо бы, без малейшего чувства вины подумал Люк. Он, конечно, не питает к ней какого-то особого интереса, просто ему не хочется, чтобы кто-нибудь из его служащих связался с подобным малым.
Почему, удивлялся он, женщины увлекаются столь очевидными лузерами? Что могла Люси найти в Бобе, кроме смазливости серийного бабника? Исходившие от него флюиды леденили кровь Люка, ему неприятно было думать об их связи. Ладно, Люси никогда не была его любимой сотрудницей, но невозможно же не видеть совершенной стойкости, с которой она переживает нынешний кризис, ни разу не объявив, что на работу выйти не сможет. Не исключено, что он ее недооценивал.
Он рысцой пробежал сквозь сумрак и ухватился за ручку ее тележки. Люси выдавила из себя улыбку.
– Все в порядке, – сказала она и попыталась отнять у него ручку. – Тележка не такая уж и тяжелая.
Однако Люк держался за ручку крепко, и они молча пошли под дождем дальше.
– Несколько недель назад меня просто убили бы, попытайся я заставить кого-нибудь выйти в такой час на работу, – сказал наконец Люк. – Быть может, эта погода не так уж, в конце концов, и плоха.
– О, – вздохнула она. – Не стоит шутить на ее счет. Я была так счастлива в субботу, когда думала, что, возможно, все закончилось.
Вернее, когда у нас с Бобом был секс. Изумительный секс. Или то была любовь? Изумительная любовь? Так или иначе, он больше не появился. Почему он не появился? Пусть телефона у него нет, но зайти-то он, черт возьми, мог. Говорил же, что будет приходить ко мне.
Вдвоем они перевалили тюки в предназначенный для них бункер.
– Спасибо, – стесненно сказала Люси. – Но я справилась бы и сама.
– Мм… – Люк постоял с минуту, просматривая хранившийся у него в голове список дел. Корм на этой неделе доставляли от случая к случаю, пора начать думать об аварийном рационе. Свиньи ведут себя неспокойно, отопление в верблюжьем загоне того и гляди откажет. Ему удалось раздобыть попоны, чтобы согревать животных, однако тех затруднений, с которыми они столкнулись, пытаясь заставить верблюда стоять спокойно, пока его одевали, Люк отнюдь не предвидел. Обычно мирное животное лягалось и верещало, когда к нему приближались, дрожало от холода и страха, и Люку в конце концов захотелось свернуть его
