моей комнаты их почему-то нельзя разглядеть.
— Из моего окна тоже видны звезды, — тихо говорит Гарри.
Я закрываю глаза, и на миг мне кажется, что он сейчас здесь, со мной.
— А что еще тебе видно?
— Большую луну и серебристое озеро. И лебедя — тоже, на него как раз падает свет луны.
Интересно, каково это — оказаться ночью в палате Гарри, сидеть рядом с ним и смотреть на лебедя.
— У него все хорошо?
Повисает молчание — Гарри явно приподнимается в кровати, чтобы лучше рассмотреть.
— Может, мне сходить туда и посмотреть?
— К озеру?
— Ну а куда еще?
По голосу понятно, что Гарри улыбается. И снова у меня в животе становится щекотно.
— Не вздумай спускаться туда один, — шепчу я.
— А я бы сходил. И пойду, если ты скоро-скоро не приедешь сюда сама и не пойдешь вместе со мной.
Он смеется и ждет моего ответа. Я нервно сглатываю, у меня не получается придумать подходящие слова.
— На улице холодно, — говорю я наконец. — Это просто безумие.
— Мне все равно.
— Я думала, ты боишься улицы.
— Ничего я не боюсь! — отвечает он с возмущением.
Я думаю о том, как лебедь в одиночестве плавает по озеру. Представляю, как мы идем с Гарри среди деревьев, пробираемся к нему. И как потом я иду к папе, прямо на рассвете. А что меня ждет здесь? Буду сидеть всю ночь в этой холодной кухне, ждать утра, волноваться. Я прислушиваюсь к дыханию Гарри.
— Только обещай, что не умрешь там у меня на руках.
— Обещаю.
И тогда я соглашаюсь.
Я тут же жалею о том, что сказала, и пытаюсь ему перезвонить. Но Гарри не берет трубку. Зато от него приходит сообщение: «Скоро увидимся:) Код от двери 12023».
Я осознаю, что Гарри слишком болен для полуночной прогулки к озеру, а если кто-нибудь нас застукает, мне вообще придется несладко. К тому же что будет с дедушкой, когда он проснется и поймет, что я куда-то делась? Я опускаю голову и смотрю на летательную модель. Перья пахнут пылью и еще чем-то странным, совсем не так, как влажные, пропахшие рыбой крылья лебедя на озере. Представляю, как птица одна плавает по озеру, и ей совсем не к кому прибиться, потому что ее стая где-то далеко. Лебедям бывает одиноко? А холодно? Папа говорил, что без стаи у лебедя не слишком много шансов выжить. А Гарри сказал, что, может быть, она полетит, если найдет свою стаю. Но проблема в том, что ей нужно полететь, чтобы найти их. Я снова смотрю в усыпанное звездами небо. Папа лежит один в своей палате, да еще и с аппаратом, который помогает работать его сердцу. Но не только ему сейчас одиноко в больничной палате. Я еще раз пишу Гарри: «Нам здорово попадет! Буду через 20 мин».
На кухонном столе я оставляю записку для дедушки, потом несу крылья в коридор. Снимаю куртку с крючка у входной двери. Под ней висит выцветшая зеленая дедушкина шапка, ее я тоже беру с собой. Медленно-медленно нажимаю на ручку и выхожу через заднюю дверь, потом закрываю ее за собой с тихим щелчком. Подняв голову, проверяю, не зажегся ли свет в дедушкиной комнате. Я, конечно, поступаю ужасно глупо, но ноги сами несут меня к сараю.
Ветер бросает мне в лицо опавшие листья. Металлические стенки сарая скрипят под его порывами, но я все-таки отодвигаю ржавый засов. Нахожу велосипед, на котором ездила сегодня днем, и выкатываю его наружу. Ручки руля кажутся ледяными глыбами. Я пытаюсь привязать крылья к велосипеду. Но они слишком большие, чтобы закрепить их на руле, а куда еще их можно деть — не понимаю. Придется прицепить их себе на спину.
Я просовываю ноги в ремни страховки и застегиваю замки на груди и животе. Руки оставляю свободными, чтобы держать руль; сложенные крылья покоятся у меня на спине. От холода у меня начинают стучать зубы, уже когда я качу велосипед вдоль стены дома, так что дополнительное тепло от крыльев, закрывающих спину, мне не помешает.
Я сажусь на сиденье, велосипед немного вихляет на неровной земле возле дедушкиного дома. Еду в темноту. Когда я сворачиваю на шоссе, колеса скользят на льду и я чуть не улетаю в кювет, но как-то мне все-таки удается сохранить равновесие.
Я стараюсь держаться ближе к середине дороги, где покрытие кажется более сухим и надежным. Тут можно крутить педали быстрее. Вокруг ни людей, ни машин. И очень холодно. Я проезжаю ряд магазинчиков с индийской едой навынос и оказываюсь на длинной прямой дороге, ведущей к больнице. Нужно подняться на холм, а потом до самого конца катиться вниз. Взбираясь на пригорок, я жму на педали стоя, иначе мне точно не хватит сил. Вижу, как из-под колес убегает асфальт. Сначала — быстро, потом, чем выше я поднимаюсь, — все медленнее и медленнее. Мышцы ног ужасно ноют, но зато теперь мне не холодно. Я крепче сжимаю руль и заставляю себя не останавливаться. Чувствую, как сильно бьется в груди сердце. Надеюсь, папино сердце бьется так же сильно.
И вот наконец я добралась до вершины холма. Перестаю крутить педали, ставлю ноги на дорогу. За моей спиной светятся городские огни. Между ними и мной, где-то в темноте, стоит дедушкин дом. Я смотрю вперед на большой светящийся прямоугольник — это больница. Территория позади здания кажется совсем темной: это озеро. Где-то посреди всего этого сумрака плавает лебедь. Интересно, она знает, что я скоро приду?
Куртку треплет ветер. Я подкатываю велосипед к началу спуска. И тут мне в голову приходит безумная идея. Я расправляю крылья и раскладываю их у себя на спине. Их подхватывает ветер. Перья хлопают у самых ушей. Велосипед уже движется вперед.
Я отпускаю тормоза и несусь вниз, ветер бьет мне в лицо. Вцепившись в руль, изо всех сил пытаюсь его удержать. Крылья служат мне парусом, и я на всех парах мчусь к больнице. Я еду так быстро, что велосипед начинает дрожать. Но теперь я уже боюсь жать на тормоз. Если меня унесет чуть влево, то я застряну в деревьях на обочине дороги. Чуть вправо — и вылечу на встречную полосу. Крылья у меня за спиной громко хлопают. Наверное, я еду сейчас быстрее машины. Мне кажется, я быстрее всех на свете. Кажется, что я лечу. Если бы мне хватило смелости правильно настроить крылья, пустить
