стою в зоне ожидания вместе со своей семьей. Время нашего отъезда назначено на половину восьмого, но я не догадался спросить, когда сюда придет Леон. Вокруг нас лишь несколько оставшихся семей астронавтов. Мы вежливо приветствуем друг друга, и меня официально знакомят с несколькими учеными, с которыми я встречался, когда брал интервью для своих подписчиков. Леона нигде не видно, отчего ноющая боль в груди становится еще сильнее.
Мы снова садимся в черную машину и присоединяемся к каравану похожих автомобилей, который растянулся на четверть мили. Это часть Флориды выглядит такой… пустынной. Тут очень влажно и вокруг сплошные болота, но грязь все равно кажется на вид засохшей. Я легко могу сосчитать редкие деревья вдоль дороги, мимо которых проносится наш кортеж. Пожалуй, это самый долгий период за последние недели, который я провожу вместе с обоими родителями. И я невольно возвращаюсь к назойливому вопросу, который уже какое-то время не выходит у меня из головы.
– Отец, – говорю я, – можно у тебя спросить кое-что о «Стар-Вотч»? Об этой авиакатастрофе и Марке?
Он нервно выпрямляется.
– Хм… конечно, – наконец отвечает папа. Я беспокоюсь из-за своего вопроса; возможно, это чересчур и отцу не хотелось бы лишний раз вспоминать о том случае, однако он поворачивается ко мне, поэтому я делаю глубокий вдох и спрашиваю:
– Тебе не показалось, что «Стар-Вотч» словно ждали эту катастрофу? Я все время пытаюсь разобраться, на нашей они стороне или нет. Не уверен, что они сами это знают.
– Что ж, если вопрос в том, на нашей ли они стороне, – говорит он со смешком, – то, как мне кажется, можно смело сказать «нет». Журналисты заботятся лишь о себе, их волнуют только рейтинги. Но я не думаю, что они желали бы ради этого чьей-то смерти.
– Тут что-то не складывается, – спорю я. – Вначале они вели себя очень радушно. Повлияли на законопроект, обеспечивающий финансирование основной части программы «Орфей». То видео с мистером Бэнноном… репортеры сделали всё возможное, чтобы он сам и вся программа выглядели в глазах наблюдателей беспроигрышной ставкой. «Стар-Вотч» прославились как самый главный союзник НАСА. А теперь ведут себя так, словно организация находится на грани краха, и акцентируют внимание на…
Его вздох прерывает мой монолог.
– Сынок, я не знаю. Те первые видео были довольно сомнительными. Журналисты пытались угодить и нашим и вашим – судьбу законопроекта решали две партии, и сама нация поделилась на сторонников и противников. Этакая двустороннесть. И да, я только что выдумал это слово. В любом случае, – продолжает он, – республиканцы ненавидели нас за то, что мы отбираем средства у военного бюджета. Демократы опасались, что, как только эти финансы иссякнут, НАСА попросит денег, зарезервированных на образование и социальные программы. Зачем нам исследовать космос, если мы должны привести в порядок нашу кривую систему здравоохранения?
В машине воцаряется тишина. Это серьезный аргумент.
– Строго между нами, хорошо? Чтобы это не попало ни в твои стримы, ни в разговоры с друзьями? – спрашивает отец, и я согласно киваю. – Конец шестидесятых был не лучшим временем для Америки. Мы увязли в бесконечной и бессмысленной войне, унесшей море человеческих жизней. Кеннеди пообещал то, что могло привести к согласию все стороны политического спектра: к концу десятилетия мы отправим человека на Луну. «Стар-Вотч» посчитали, что подобный энтузиазм сможет сработать им на руку. Они решили, будто смогут воспроизвести ту атмосферу в нынешнем политическом климате. А НАСА просто выписывало чеки.
– Вот откуда взялся этот закос под шестидесятые! Это тоже идея «Стар-Вотч»?
– По крайней мере, так мне сказал Марк. Вот почему мы живем в этих модных домах с мебелью середины прошлого века и ретропроигрывателями. «Стар-Вотч» своими интервью создало Марку Бэннону его имидж: истинный американец – человек, сумевший объединить страну после морально-политической катастрофы последних нескольких лет.
Меня осеняет догадка.
– Не слишком ли много у них власти?
– Думаю, именно поэтому они так дурно обращались с твоим отцом, – вмешивается в разговор мама. – Журналисты считали, что Бэннон лучше подходит на роль человека, способного возглавить первый полет.
– «Стар-Вотч» пытались дергать за ниточки, вот почему все было так… странно. Твои стримы оказали им медвежью услугу. Зато снискали нам благосклонность НАСА.
Мы выходим из машины, и нас провожают на огороженную территорию за пределами пусковой зоны спутника. Площадка выглядит довольно небольшой. Я знал, что мы посылаем в космос спутник размером примерно с человека, но все равно невольно нафантазировал себе огромные шаттлы и грандиозное шоу со всполохами пламени и ревом турбин.
Справа от меня, за спинами толпы, настраивается съемочная группа «Стар-Вотч». Они подбирают правильный ракурс, чтобы сфотографировать нас на фоне восходящего солнца. Я представляю себе совещания «Стар-Вотч», на которых продюсеры задаются вопросом, почему люди теряют к ним интерес, и решают, что трепыхаться дальше бессмысленно, поэтому нужно дернуть за рубильник и прихлопнуть всю программу. Все это кажется такой чушью.
Когда мы выходим на смотровую площадку, дверь в заборе закрывается. Я окидываю собравшуюся толпу взглядом и смотрю вдаль за колючую проволоку.
Вдруг до меня доходит, что здесь, рядом со мной, собрались одни из самых выдающихся умов нашей страны.
И впервые я готов включить в их число своего отца. Он стоит здесь, как равный среди равных, пользуется уважением всей страны – и это вызывает у меня довольную улыбку. Все сомнения, что терзали меня раньше, – как нас примут семьи астронавтов, не покажемся ли мы зрителям скучными, – оказались пустыми домыслами.
Я отделяюсь от родителей и прохожу мимо одетых в форму астронавтов, их супругов и детей. Краем глаза я вижу, как Грейс пожимает руку какому-то парню в костюме. Леон должен быть где-то рядом.
Уже начался обратный отсчет, но мне хочется сначала добраться до любимого. Я проталкиваюсь сквозь толпу, и меня распирает от нетерпения. Наконец я ловлю взгляд Леона, и он отвечает мне улыбкой. Я смотрю направо и замечаю Киару, которая устанавливает позади него камеру. Она многозначительно кивает мне, и я понимаю, что ей от нас нужно.
Вот он, их новый ракурс.
Это же идеальная картинка. Лучше и не придумаешь, как оживить угасающий интерес к проекту. Юношеская любовь на фоне запуска ракеты. Я встаю рядом с Леоном, камера смотрит нам в спины. Лица всех присутствующих обращены вверх. Когда спутник взлетает, я беру ладонь Леона в свою и сжимаю.
Восхитительная, безупречная картинка.
До тех пор, пока спутник не взрывается в небе прямо над нами.
Глава 20
Какое-то мгновение ничего не происходит. Ударная волна оказалась еле ощутимой, как будто по толпе пронесся сильный, но очень теплый порыв ветра, а затем многомиллиардная антенна превращается в кучу дымящегося пепла в поле за колючей проволокой.
После того как первоначальный шок проходит, Леон отпускает мою руку и бросается к своей маме. Люди кричат мне, чтобы я вернулся, шел к выходу,
