царапинах, а на левом подошва сантиметра три, не меньше.
— Пойдем, — говорит Селма, и Нино следует за ней. Она как-то неловко подпрыгивает.
— Мы же собирались вместе поехать к Люсьену?
— Люсьену?
— На моем мопеде, помнишь?
— Мопсед!
Она направляется в сторону главного входа.
— Нет, я знаю другой путь, — останавливаю я ее.
— Но дверь же там?
— Здесь тоже есть.
Я беру ее за руку.
Когда я зашел в здание, на стойке регистрации меня задержала дежурная. Спросила, к кому я пришел. Не успел я в ответ и слова сказать, как снова оказался на улице. Но там, где шел ремонт, мне без проблем удалось проникнуть внутрь. Третья дверь, которую я подергал, оказалась незапертой. Пол комнаты, в которой я оказался, был весь усыпан щебнем и строительным мусором. А в коридоре мне всего-то и нужно было, что отодвинуть полиэтиленовую занавеску, и я уже был на лестничной клетке.
Шлем сел плотно, и от этого ее губы немножко вытянулись вперед.
— Ой!
Селма теребит пряжку, впившуюся ей в шею. Она трясет и болтает головой.
— Не дергайся, ты привыкнешь. Или ослабить немножко? Тогда больно не будет.
Шея у нее такая же мягкая, как живот. Я перестегиваю застежку.
— Так лучше?
Она всей ладонью пытается подлезть под шлем, чтобы почесать ухо.
— Когда выедем за ворота, можешь его снять. — Я показываю ей на подножки. — Ноги поставь вот сюда. И держись за меня так крепко, как только можешь.
— Смотри! — восклицает она, тыча в фару, где мы отражаемся вверх тормашками и у нас очень большие головы и малюсенькие тельца.
Нино недовольно уставился на меня. Затем он переводит взгляд на подъездную дорожку и снова начинает трясти головой.
— Нино, — говорю я ему. — Ты должен ждать нас тут.
Он ничем не выдает, что он меня понял. Но я не хочу, чтобы он побежал за нами следом.
— Нино!!!
— Дурачок, — говорит Селма, — У него же нет ушей.
— Он глухой?
— И почти нет глаз.
— Но он понимает, что ему с нами нельзя?
Селма кивает.
— Ладно… Вот тут выхлопная труба, она очень сильно нагревается, — предупреждаю я. — Поняла?
Она кивает так, будто хочет ударить лбом воздух перед собой.
— Ее трогать нельзя.
Я уже сажусь за руль.
— Давай же, залезай.
Селма тяжело опирается мне на плечи, тянет меня за шею. Подкрылки заднего колеса стонут от тяжести. Я пытаюсь удержать мопед. Она садится. Я ощущаю ее грудь и живот, словно плотную подушку, прижатую к моей спине.
— Теперь обхвати меня руками.
— Не делай больно, — бормочет она.
— Ну конечно, я не сделаю тебе больно.
Ее пальцы сцепились где-то в области моего пупка и, кажется, расслабились. Какое-то время мы сидим так.
— Теперь мы как мой постер, — тихо говорит она. Я киваю, но не решаюсь обернуться, потому что боюсь, что от моего движения она отпустит руки.
— Ну что, поехали?
Мне приходится наклониться вперед, чтобы дотянуться до руля. Селма повторяет мое движение, застежка шлема упирается мне в шею.
— Сейчас я заведу мотор, ты только не бойся.
Я жму на кнопку рядом с гудком и кручу рычаг газа. Селма еще крепче обнимает меня. Я стараюсь поддавать газ понемножку, чтобы она привыкла.
— Держись крепче!
Между кустов на земле много веточек, и мопед вести сложно. Но мы не опрокинулись и выехали на асфальтированную дорожку, ведущую к главному входу. Это сложный отрезок пути, тут легко упасть. Дрожа, стрелка спидометра подползает к отметке в двадцать километров.
— Не сжимай так сильно! — кричу я через плечо. Одной рукой я отпускаю руль, чтобы слегка ослабить ее хватку, и мопед начинает вилять.
Скоро мы сможем остановиться у ручья и искупаться в одних трусах. Они высохнут, пока мы будем ехать. Может, па даже разрешит ей остаться на ночь, она ведь девушка Люсьена. А я тогда посплю в кровати на улице. Но как только па уснет, я проберусь к ней. Она приподнимет одеяло, чтобы я мог лечь рядом. Живот у нее будет голый. А завтра я привезу ее обратно, пока никто не заметил ее отсутствия.
Мы уже почти у ворот. За поворотом, где мусорка.
Вдруг Селма расцепляет руки, хватает меня за лицо и пытается развернуть меня к себе.
— Стой!
Я торможу. Но мопед, наоборот, рванул вперед, так что Селма полетела назад. Я въезжаю на траву и спрыгиваю. Мопед проезжает еще пару метров, но потом руль разворачивается перпендикулярно, и он падает на землю.
— Ты как?
Селма сидит на земле в той же позе, в которой только что сидела за мной: руки выставлены вперед, ноги согнуты в коленях.
— Туда мне нельзя, — все повторяет она, показывая на главный вход. — Туда мне нельзя.
Я расстегиваю ей шлем. Высокий хвостик из волос грустно свешивается ей на лицо. Нино стоит, прислонившись к дереву, как мы его и оставили.
— Но ты же хотела съездить со мной к Люсьену? На мопеде? Это мой подарок тебе на день рождения.
— Туда мне нельзя, — заплакала она.
— Тише, тише. Ну значит, и не поедем.
Я хочу помочь ей встать, но от расстройства она стала тяжелой и неповоротливой.
— Нельзя, — мямлит она.
— Отвести тебя назад к Нино?
Теперь она дает себя поднять. Я отряхиваю ее сзади от травы и сосновых иголок. Селма утирает нос рукой.
— Ты можешь не ехать, — пытаюсь я ее успокоить. — Я думал, ты сама хочешь.
Я беру в свои руки ее теплый влажный кулачок, чтобы она больше не плакала. Пока мы идем обратно, мы неловко размахиваем руками, будто поем одну и ту же песню, но каждый в своем ритме.
— Животиться мне понравилось, — говорю я.
Селма опять улыбается.
Черт, вот черт. Па уже вернулся.
Я бросаю мопед на землю и стягиваю шлем. Под капотом нашего пикапа что-то гудит и щелкает. Он ведь должен был еще не скоро вернуться.
— Я дома!
— Твою ж, — рявкает па. — Где твой брат?
— В своей кровати! Да ведь?
— Черт побери, Брай!
— Его что, там нет?
Я вихрем вбегаю в комнату, кровать стоит пустая.
— Как тебе в голову могло прийти оставить брата одного?
— Я совсем ненадолго отъехал, — заглядываю я за каждую дверь. Не могу же я сказать, что я Рико попросил за ним присмотреть. Па открывает нараспашку шкафы, полки с грохотом обрушиваются вниз. Затем он выбегает на улицу.
— Люсьен! Люсьен! — кричит он во все стороны. Занавески в трейлере Эмиля, кажется, задернуты точно так же, как и утром. Машина тоже стоит на своем месте. Па проследил за моим взглядом.
— Этот гад может
