такт.
— Что это?
Она нажимает пальцем себе в живот где-то в районе пупка:
— Вот так вот животиться.
— Ты про… это?
Селма снова кивает.
Она встает с кровати и идет к двери, прихрамывая и тем самым уравновешивая свои движения. У выхода она оборачивается ко мне.
— Пойдем, — зовет она меня, словно щенка.
В конце коридора кто-то топчется, периодически останавливаясь и тряся головой так, будто в ухо залилась вода. Больше никого не видно.
Мы идем рядом.
— Тут.
Она открывает широкую дверь ванной комнаты.
Длинная флуоресцентная лампа моргает. Внутри стоит высокая ванная на колесиках, сделанная из толстой ткани. В таких еще дельфинов перевозят, когда отпускают их обратно в море.
— Пойдем, пойдем, — повторяет она. Я прохожу мимо нее и захожу в комнату.
Два инвалидных кресла с разорванными сиденьями. Два настенных шкафчика белого цвета, а на них какие-то схемы в пластиковых файлах. Сверху виднеется раскрытая упаковка подгузников. Под ободком унитаза прилеплен склизкий туалетный блок. Двумя руками Селма задвигает щеколду на двери и пару раз ударяет по ней, чтобы удостовериться, что дверь теперь точно заперта.
Затем она задирает футболку.
— Ты тоже.
Я аккуратно снимаю свою. Селма наклоняется вперед, футболка застревает и висит теперь на волосах, собранных в хвост. Я вижу, как ее позвонки утопают в длинной ложбинке на спине.
— Помоги.
Я уже хочу потянуть за футболку, как она начинает активно трясти головой и всем телом, так что одежда сама собой падает на пол. Волосы рассыпались и от статического электричества танцуют в ореоле вокруг ее головы. Я не уверен, можно ли мне смотреть на нее. Ткань бюстгальтера натянулась, поддерживая тяжелые груди. На плече у нее красные точечки. На выпирающем животе виднеется сетка неровных белых полосок, будто кожу сначала разрезали, а потом снова сшили. Пупок словно таинственный туннель.
— Мы почти голые, — хихикает Селма. — Ты — Брайан.
— А ты — Селма.
— Там нельзя, — вдруг очень серьезно шепчет она, проведя пальцем по молнии на ширинке штанов. — А то я очень заболею.
— Но ты же хотела сделать это самое?
Рукой она нащупывает выключатель.
— Что ты делаешь?
— Стой тут, — говорит она, показывая на кафельный пол прямо перед собой. — Тут.
Я встаю на место, куда она показывает.
Звук выключателя. Раздается гудение и тихое пощелкивание погасшей лампы, еще какое-то время она светится слабым голубым светом, но и он в конце концов затухает. Только из-под двери виднеется желтая полоска. А справа горит красным лампочка сигнализации. От нее тянется флуоресцентная линия, опоясывающая стены, которая ведет к следующей красной лампочке.
— Скажи-ка, где ты, — командует Селма.
— Вот я.
Я вытягиваю вперед руки, поднимаю их, нащупываю волосы. И ухо.
— Вот он я.
— И я, — говорит Селма.
Кажется, что все не совсем настоящее, потому что теперь я ее не вижу.
— Животиться, животиться.
Ее пальцы скользят по моим рукам наверх к плечам, и мне приходится чуть-чуть присогнуть колени.
— Ты большой, — жалуется она.
Вдруг она прижимает свой живот к моему. Нежная кожа, плавные движения. Она двигает живот из стороны в сторону так медленно, что у меня от этого, кажется, начинает кружиться голова. Что-то на ее бюстгальтере царапает мне соски. Я начинаю двигаться вместе с ней. Влево-вправо, влево-вправо. Так нежно, что это напоминает мне халат моей мамы, который я иногда надевал, когда был маленьким. Нежнее даже, чем велюровая подкладка ее футляра для очков. Или чем живот маленького мертвого кролика. Так нежно, что почти больно.
Я уже не понимаю, где заканчивается мой живот и начинается ее. Мы начинаем дышать в унисон.
Моему языку становится тесно во рту, мне хочется что-нибудь укусить. Я чувствую, как пульсирует мой член и как покалывает в кончиках пальцев. Я представляю застывающий воск от свечи, еще мягкий и податливый. И то ощущение, когда я вонзаюсь в него ногтями. И как это бывает, когда прижимаешь взбитые сливки языком к нёбу. Я выпячиваю живот, но приятнее все-таки, когда он расслаблен и трется о живот Селмы. Я уже ощущаю ее теплое дыхание и хочу поцеловать ее, но промахиваюсь. В следующий раз я попадаю в нос.
Больше попыток я не предпринимаю и только опускаюсь на дно чего-то, что плотнее воды и гладит меня везде. Я чувствую, что я уже почти где-то, где еще не бывал ни один человек.
И вдруг все кончилось.
— Селма?
Я пытаюсь различить звуки ее движений, ищу руками ее бедра. Моргая, снова загорается длинная лампа. Она гудит и разгорается в полную силу. Мы оба щуримся от яркого света.
— Почему ты остановилась? — спрашиваю я. — Я сделал что-то не так?
Селма зевает, не прикрывая рта, у нее расширены зрачки. Двумя пальцами она заправляет выбившиеся волосы за ухо. Молча наклоняется, чтобы поднять футболку. Чуть-чуть расставляет ноги в стороны для устойчивости. Наши животы снова принадлежат только нам.
— Ну еще немножечко, — клянчу я, пытаясь прижаться к ней бедрами. Селма отстраняет меня.
— У тебя что, дела? Работать надо?
Она поворачивает голову от крайнего правого положения в крайнее левое.
— А чего ты тогда остановилась?
Я вытаскиваю из кармана и показываю ей ключ от мопеда.
— У меня же для тебя еще подарок есть.
— Подарок?
Я тоже быстро натягиваю свою футболку.
— Прокачу тебя на своем мопеде.
Селма завизжала так пронзительно, что мы оба испугались.
— Я дам тебе свой шлем, но никому нельзя говорить, что ты отсюда уйдешь.
— Никому не говорить, — заорала она и вскинула обе руки наверх.
Я отодвигаю щеколду.
— Тихо. Может быть, сможем съездить к Люсьену.
— Люсьен? — спрашивает она, и ее глаза округляются. — Где он?
— У нас. Дома.
В коридоре рядом с туалетом стоит какой-то мальчик и смотрит на нас неприветливо.
— Нино!
Селма берет его лицо в свои ладони и начинает гладить, а потом кладет его руку себе на плечо. Он угрожающе нацеливает свой вертикально вытянутый лоб в мою сторону, но взгляд отводит. Изо рта у него пахнет печеночным паштетом.
— Это Нино?
Волосы у него выглядят так, будто вместо них в голову понатыкали щетину от разных щеток-метелок. А оттого, что он, видимо, всю жизнь бьется верхними зубами о нижние, они сточились под углом.
— Он что, злится?
— Нино милый.
— От него несет паштетом.
Вдруг вся злость с его лица исчезает.
Нино смотрит в конец коридора. Там стоит только какая-то пустая кровать. Не успел я спросить, что он там увидел, как он начинает трясти головой.
— А он умеет разговаривать?
— Пойдем, — сказала Селма, — ко мне в комнату.
— Но он же может остаться тут?
Ботинки у него все в
