умереть девственником, как будто бы секс и любовь – это одно и то же. Но Руфус молчит.
А может, я ошибаюсь.
– Эйми была твоей первой девушкой? – спрашиваю я и хватаю с полки обернутую бумагой книгу, на которой нарисован убегающий преступник с огромной червовой картой в руках и надписью: «Роман, который украдет ваше сердце».
– Это были мои первые серьезные отношения, – говорит Руфус, вращая стойку с открытками, на которых изображен Нью-Йорк. – Но в прежней школе у меня кое-что было с одноклассниками. Ничего серьезного, хоть мне и хотелось. А у тебя кто-то был? – Он берет со стойки открытку с фотографией Бруклинского моста. – Можешь отправить открытку.
Открытки.
Я улыбаюсь и беру одну, две, четыре, шесть, двенадцать открыток.
– Ты, я смотрю, влюбчивый, – замечает Руфус.
Я иду к кассе, где меня снова встречает Джоэл.
– Нам нужно отправить всем открытки, понимаешь? – Я специально ничего не уточняю, потому что не хочу сообщать продавцу, что покупатели, которым он пробивает чек, умрут сегодня в возрасте семнадцати-восемнадцати лет. Не хочется портить ему день. – Плутонцам, одноклассникам…
– У меня нет их адресов, – перебивает Руфус.
– Отправь на адрес школы. У них должны быть адреса всех выпускников.
Это я и хочу сделать. Я покупаю таинственную книгу и открытки, благодарю Джоэла за помощь, и мы уходим. Руфус сказал, что в его отношениях самым главным была возможность откровенно делиться своими мыслями. Я могу сделать это при помощи открыток, но и голосом мне тоже придется воспользоваться.
– Впервые донимать отца по поводу любви я начал лет в девять, – говорю я, снова просматривая открытки с изображениями мест родного города, в которых так и не побывал. – Мне было интересно, где она прячется: под диваном или на верхней полке в шкафу, куда я пока не мог дотянуться. И ведь папа не говорил: «любовь в тебе самом» или «любовь повсюду вокруг нас».
Руфус катит велосипед рядом, и мы проходим мимо спортзала.
– Я заинтригован. Что же он тогда говорил?
– Что любовь – это суперспособность, данная каждому из нас, только эту суперспособность я не всегда смогу контролировать. Особенно когда повзрослею. Иногда будет накатывать волна чистого безумия, и главное – не бояться, если моя сила заденет кого-то, кого я даже не планировал задеть. – Лицо начинает гореть, я так хотел бы сейчас иметь суперздравый смысл, но мне его явно не хватает, потому что такие вещи не стоит произносить вслух. – Это было глупо. Прости.
Руфус останавливается и улыбается.
– Не, мне понравилось. Спасибо за эту историю, Суперматео.
– На самом деле я Мега-Мастер-Матеомэн. Так что не путай, сайдкик. – Я поднимаю взгляд с открыток. Мне очень нравятся его глаза. Карие и усталые, хотя он успел немного отдохнуть. – А как узнать настоящую любовь?
– Я…
Звон стекла – и нас внезапно отбрасывает назад, языки пламени охватывают визжащую толпу. Вот и все. Меня ударяет о водительскую дверцу ближайшего автомобиля, плечом я сбиваю зеркало заднего вида. Зрение меркнет: темнота, огонь, темнота, огонь. Я поворачиваюсь, и у меня хрустит шея; Руфус лежит рядом со мной. Его красивые карие глаза закрыты. Вокруг – мои открытки с видами Бруклинского моста, статуи Свободы, Юнион-сквер, Эмпайр-стейт-билдинг. Я подползаю ближе и весь напрягаюсь, протягивая к нему руку. Его сердце стучит мне в запястье. Как и мое, оно отчаянно не хочет останавливаться, особенно в такой сумятице. Наше дыхание беспорядочно, тревожно, испуганно. Понятия не имею, что случилось, осознаю только, что Руфус пытается открыть глаза, а люди вокруг кричат. Но не все. На земле лежат тела, чьи лица целуют бетон, а рядом с девушкой с разноцветными волосами, которая силится встать, лежит женщина, но глаза ее смотрят в небо, и кровь окрашивает лужу багровым.
Руфус
13:14
Йоу. Чуть больше двенадцати часов назад мне позвонил чувак из Отдела Смерти, чтобы сообщить, что я не жилец. Я сижу на обочине, обнимая колени руками, как делал это на заднем сиденье скорой помощи в день смерти своей семьи. Я до кишок потрясен этим взрывом, такие видишь только в летних блокбастерах. Вокруг надрываются сирены полицейских машин и скорой помощи, пожарные тушат горящий спортзал, но куче людей это уже не поможет. Обреченным пора начинать носить специальные повязки или куртки, чтобы видеть друг друга и не грудиться в одном месте. Мы с Матео могли оказаться среди погибших, если бы задержались на пару минут. Хотя кто знает. Я знаю только одно: чуть больше двенадцати часов назад мне сообщили по телефону, что сегодня я умру, и я было подумал, что смирился с этой мыслью, однако никогда в жизни я не был напуган так сильно, как теперь, представляя, что ждет меня дальше.
Матео
13:28
Пожар потушили.
Последние двадцать минут мой желудок настойчиво требовал пищи, как будто я могу взять тайм-аут в свой Последний день, чтобы поесть и при этом не потерять драгоценное время, и как будто мы с Руфусом только что не оказались рядом с эпицентром взрыва, который забрал жизни других Обреченных.
Свидетели разговаривают с полицейскими, а я не представляю, что они вообще могут рассказать. Взрыв, который разрушил спортзал, взялся из ниоткуда.
Я сижу рядом с Руфусом, его велосипедом и моим пакетом из книжного. Открытки разбросаны по асфальту, и там они и останутся. У меня нет сил писать кому-то послания, когда рядом в черных мешках лежат трупы Обреченных, которые скоро отправятся в морг.
Этому дню я не доверяю.
Руфус
13:46
Пора двигать.
Больше всего я хотел бы сидеть за одним столом с плутонцами и болтать ни о чем, но помочь мне выйти из этого состояния может еще и велосипедная прогулка. Я гонял на велике и после смерти родителей и Оливии, и когда Эйми со мной порвала, и ночью после того, как избил Пека и получил предупреждение Отдела Смерти. Как только мы выбираемся из эпицентра паники и
