должны были сохранить все в тайне.
– Почему?
– Потому что это опасно. И сложно. Помнишь, я рассказывал про тетю, которая получила убежище?
– Ту, что живет в Торонто?
Сухраб кивнул.
– Так вы туда планируете перебраться? В Торонто?
– Пока не знаю. Может быть.
Я почувствовал прилив счастья.
Сухраб будет жить в Торонто?
По сравнению с Ираном это все равно что на соседней улице.
– Не плачь, Дариуш.
– Прости. Я очень за тебя боялся.
– Нет, это ты прости. Я был бы рад все тебе рассказать. Но со мной и с маман все хорошо.
Я кивнул и шмыгнул носом.
– Я скучал по тебе, – сказал Сухраб.
– И я по тебе.
– Я слышал… про Бабу.
Я кивнул.
– Мне так жаль, Дариуш.
– И мне жаль. Я знаю, как ты его любил.
В каком-то смысле Бабу был и дедушкой Сухраба. Может, даже больше, чем моим.
Я бы очень хотел оказаться сейчас рядом с ним.
Обнять Сухраба, поплакать вместе. Послушать его истории о Бабу. Узнать обо всех мелочах, которые Сухраб наблюдал ежедневно, живя по соседству с Ардеширом Бахрами.
Но приходилось довольствоваться тем, что я хотя бы вижу Сухраба на экране.
И нам нужно было многое наверстать.
Я рассказал Сухрабу о том, что ушел из «Роуз Сити Тиз».
Рассказал о школьном бале и Лэндоне.
Рассказал о Чипе.
– Мне так жаль, Дариуш. С тобой все в порядке?
– Наверное.
Сухраб внимательно на меня посмотрел.
– И все-таки?
– Что все-таки?
– Все-таки ты любил Лэндона?
Я откинулся на спинку кресла. Раньше оно стояло у папы в офисе, но он забрал его домой, когда они начали работать за высокими столами. Кресло было с дефектом: я знал, что, если навалиться на спинку всем весом, оно опрокинется.
Так что я схватился за край стола и выпрямился.
– Вряд ли, – наконец ответил я. А потом сказал: – Лэндон был первым парнем, которому я понравился. – Я с трудом проглотил комок в горле. – Что, если я больше никому так сильно не понравлюсь?
– Дариуш.
– Что?
– Ты хороший человек. И обязательно кому-нибудь понравишься. Я точно знаю.
Я покачал головой.
– А как же Чип? Ты ему нравишься.
– Фу, – скривился я, и Сухраб расхохотался.
– Дариуш.
– Чего?
– Он твой друг. Ты что, собираешься всю жизнь на него злиться?
– Да. Может быть. Не знаю.
– Ты помнишь, из-за чего мы в первый раз поссорились?
Я кивнул. Мы тогда пошли в душ после игры в соккер, Сухраб увидел меня голым и сказал, что мой пенис похож на тюрбан аятоллы.
Неужели вся моя жизнь станет чередой унижений из-за необрезанного члена?
Может, и так.
Может, это судьба.
– Так почему ты до сих пор со мной дружишь?
Я пожал плечами.
– Потому что ты попросил прощения.
– И ты меня простил.
– Ну да.
– Друзья не держат обид. Чип просил у тебя прощения.
Просил.
И много раз.
Но я не был уверен, что этого достаточно.
– Ты не просто попросил прощения. Ты больше так не делал.
– Но у нас случались и другие ссоры.
– Да. Но не по одному и тому же поводу.
– А с Чипом все иначе?
– Да. Он дружит с Трентом, хотя тот ужасно ко мне относится.
– Хм. Тогда, может, он и не изменится. Но знаешь что?
– Что?
– Я еще не встречал человека с таким большим сердцем, как у тебя, Дариуш. Уверен, ты со всем разберешься.
У меня запылало лицо.
– Спасибо.
Щеки Сухраба тоже порозовели. Он откашлялся.
– А как соккер?
Я рассказал Сухрабу о наших победах и поражении и о том, как странно и одновременно чудесно чувствовать себя частью команды.
Рассказал о бабушке и бабуле.
Рассказал о Лале и о созвездиях Маму и Бабу, которые она придумала.
Рассказал о том, что мама теперь почти не бывает дома. А папа наконец вернулся, и ему очень плохо, но он вроде как согласился принять мою помощь.
И впервые за очень долгое время я почувствовал, что, может быть, все действительно будет хорошо.
Мама постучала в дверь, когда мы с Сухрабом уже прощались. Она была в халате и держала в руках чашку кофе.
– Привет, Сухраб-джан. Chetori toh?
С минуту они с Сухрабом болтали на фарси, а потом мама сказала:
– Хорошо, Сухраб-джан, khodahafes [20]. Еще созвонимся.
– Khodahafes, – ответил Сухраб. – Пока, Дариуш. Скоро еще поболтаем, обещаю. Ghorbanat beram.
– Ghorbanat beram. Всегда.
Я отключился и откинулся на спинку кресла, зацепившись коленками за край стола, чтобы ненароком не опрокинуться.
Мама стояла, прислонившись к косяку двери, и смотрела на меня.
– Ты улыбаешься.
– С ним все в порядке. А я так боялся.
– Знаю, милый.
– А ты была в курсе?
Мама покачала головой.
– Но я подозревала, что они могли уехать. Махваш несколько раз говорила об этом.
– И что теперь будет?
– Не знаю. Если все получится, устроятся на новом месте. Может, в Торонто. – Она улыбнулась. – А может быть, и здесь.
– Правда?
– Если нам повезет.
Я на секунду представил, что Сухраб переезжает в Портленд. Приходит к нам на ужин. Мы гуляем вместе и играем в соккер. Я показываю ему свои любимые места. Мы пьем чай у нас на кухне. Находим укромный уголок в стороне от всего мира, где можно делиться тем, чем делятся друг с другом только лучшие друзья.
Мама подошла ко мне и погладила по голове.
– Дарий?
– Что?
– Я не хотела подслушивать, но… Я слышала, что ты сказал Сухрабу о Лэндоне.
– Понятно.
– Ты как?
– Нормально. Ну, во всяком случае, буду.
Мама долго смотрела на меня, словно пыталась понять что-то, чего не понимала прежде. Потом села на кровать и похлопала по покрывалу.
Я натянул футболку, стараясь прикрыть ярко-оранжевые плавки, и сел рядом с ней.
– Что случилось?
– Мы с ним поговорили. И… Мы хотим разного.
– Папа сказал, что вы с Лэндоном думали о том, чтобы… заняться сексом.
У меня сдавило грудь.
– Он думал. А я еще не готов.
Мамина рука снова легла мне на голову.
– Ты мог рассказать мне. Когда папы не было в городе, ты мог пойти ко мне, если нуждался в совете.
– Знаю.
– Может, я что-то не так сказала?
– Нет.
– Раньше ты всем со мной делился.
– И до сих пор делюсь.
– Но не таким.
Я посмотрел на свои руки. Мамины пальцы, перебиравшие мои кудряшки, замерли.
– Что такое?
Я зажмурился.
– Каждый раз, когда мы целовались, у тебя было такое выражение лица…
– Неправда.
Вот поэтому я и не хотел ей ничего говорить.
Знал, что она расстроится.
– В самом деле?
Мама сложила руки на коленях.
– Прости меня.
– Все хорошо.
– Нет, нехорошо. – Мама глубоко вздохнула. – Я не злюсь на то, что ты гей. Честное слово.
– Ладно.
– Понимаешь, с самого твоего рождения мы с папой мечтали
