его желание быть полезным. Он знал, что это его долг в чрезвычайной ситуации, и, не колеблясь, искоренял любые сомнения, продолжая поиски друга. Уже в ночи, возвращаясь из Тигре, куда он ездил убедиться, что Оп Олооп не отправился в одиночку на яхту консула, ему пришло в голову обойти забегаловки, облюбованные выходцами из северных стран. И снова ничего. Ван Саал вернулся в дом друга. Прождал там до трех утра. Уже к тому моменту ему было очевидно, что приключилось что-то ужасное. Статистик был воплощением точности… В поисках утешения для человека, проигравшего войну, Пит снова отправился по злачным местам. И вот в одном из скандинавских баров Рековы глаза его округлились от удивления, когда он увидел, как туда, покачиваясь, заходят Ивар Киттилаа и Эрик Хоэнсун. Он набросился на них с вопросами.
— Мы идем из grill в «Plaza Hotel», с ужина, устроенного Опом Олоопом.
Его слух отказывался воспринимать информацию. Он не мог в это поверить.
— Это невозможно. Я же звонил туда. Я звонил туда!
— Да, я знаю. Но он велел maître ответить, что «он только что вышел». Я хорошо это помню.
— Поступить так со мной! Со мной!..
— Ему было очень больно так поступать. Видели бы вы его! С Опом Олоопом что-то сильно не так. Все указывает на это!..
Негодование Ван Саала несколько смягчилось. Земляки сели рядом с ним, чтобы лучше объяснить ситуацию. Прогулка разбудила в них демонов алкоголя. Поэтому объяснение вышло омерзительно подробным, как это часто бывает у некоторых категорий пьяных людей. Так Пит узнал о причудах, выходках и странных теориях статистика. Еще более помрачнев, он стал настаивать, чтобы они отправились с ним на поиски. Но те категорически отказались. Ничтожные отговорки, приведенные парочкой, наполнили его яростью. Далее терпеть их было невозможно. Пит уже получил необходимую информацию. И вышел.
Машина быстро катила вперед.
Затянувшееся молчание между Питом, Робином и Гастоном на значительном участке пути было, по сути, суммой трех концентрированных монологов. Ван Саал, расстроенный больше всех, обсуждал сам с собой воспоминания последних часов:
— С сегодняшнего дня Эрика и Ивара для меня не существует. Я и подумать не мог, что они настолько ненадежны. Дружба — это самое благородное, что есть в жизни. Она превыше любви, потому что уходит корнями глубже и цветет прекраснее.
— И превозмогает смерть, поскольку рождается не из материального по велению инстинкта, но из души по тонкому призванию. Смерть лишь увековечивает ее в бессмертии.
— Точно, Гастон. Скотство Эрика и Ивара переполняет меня отвращением.
— Не говорите об этих субъектах. Не знаю, что за дерьмо у них в головах! Позволить себе бесстыдство вываливать на нас свои домыслы за ужином.
— И после него тоже. Особенно в отношении вас, Гастон. Они винят вас в моральном и идеологическом падении Опа Олоопа.
— Верю. Они настолько глупы, что, не колеблясь, оскорбляют таким образом гениальность своего соотечественника. Оп Олооп, безусловно, пригвоздил их своей диалектикой. Хватило всего лишь нескольких софизмов, чтобы вывести их из себя. Но при этом под конец им достало низости всерьез принять то, что он излагал в форме парадокса. И это притом, что наш несчастный друг был не в себе! Вы знаете, с какой легкостью он заставляет исчезнуть любое чувство превосходства на своих ужинах, с каким тактом стирает интеллектуальную разницу, снисходя до просторечного и банального общения. Сегодняшней ночью он был огорчен, витал в сверхснах, часто впадал в уныние и постоянно пребывал в печали… А эта пара идиотов постоянно огорчала его еще больше по всяким пустякам, наплевав на трагедию, которую мы пытались смягчить, превратив банкет в лекарство.
— Да чтоб такие охламоны — и что-то поняли? Устроили стыдобищу на весь вечер, и вот пожалуйста, Пит обнаруживает их в забегаловке, где они дожидаются черт знает чего… Как по мне, так звукоинженер из…
…Из тех, кто вываливает свои яйца на стол, как бы сказал Рабле, и заводит непонятную литургию… Согласны?
— Согласен. А капитан…
…Пассивный педераст. Не так ли?
— Я об этом не думал. Но я доверяю вашему опыту. Знаю, что вы проницательны и подкованы в этом вопросе. Я бы сказал, что он просто дряхлый старик, с ревматизмом полового члена…
Они были уже неподалеку от дома Опа Олоопа.
Стоило машине остановиться, как с балкона пятого этажа высунулся предупрежденный заранее слуга.
— Приехал? — крикнул Ван Саал прямо с улицы.
— Нет еще.
Его слова грохнулись оземь, как кусок карниза. Растерянно замерев, друзья уставились друг на друга. Все слова тонули в беспокойстве.
Решительность Пита не позволила развиться дурным предчувствиям.
Он посмотрел на наручные часы — 5:10!
— Садитесь. Поедем в участок. Мы договорились с инспектором, что он запросит помощи всех полицейских столицы. Как только появится что-то новое об Oпe Олоопе, мы сразу же это узнаем. Едем. Этот служака очень заинтересовался делом. Он расследовал аварию на Авенида-Кальяо и удар тростью в доме консула.
— Этот консул тоже та еще скотина…
— Не напоминайте мне об этом! Вы думаете, что он как-то отреагировал на мои слова? Ноль внимания. Робин, что за ерунда?! Все мои соотечественники разом показали свое истинное лицо. Один — трус, другие — предатели. Что ж, такова жизнь! Вы не устали?
— Не дождетесь! Ночная жизнь — отличная подготовка для студентов-медиков вроде меня. Только представьте себе: вызывают меня к пациенту на рассвете, а я свеж и бодр…
— Сдается мне, что подготовка ваша подзатянулась…
— Как посмотреть. Я должен был выпуститься четыре года назад. Но я никуда не спешу. Благодаря постоянным тренировкам я всегда буду в форме… В остальном же все мои занятия всегда приходились на ночное время: стажер службы социальной помощи, санитар противосифилитического диспансера.
— Я тоже по личным, «весьма понятным» причинам предпочитаю ночной образ жизни. И мне приятно, когда другие мужчины придерживаются такого же подхода… И чем их больше, тем лучше… Солнце вызывает во мне чувство протеста. Я уже давно не видел солнца. В начале моей карьеры эта привычка причинила мне немало проблем и неудобств. Поскольку в то время у меня еще не было фирмы, зарегистрированной в банке, я умудрился просрочить несколько чеков…
— О чем вы только думали!
— Знаете, Робин, я эпикуреец. Дневная сутолока и суета выбивают меня из колеи. Обилие машин, амбиций, нищеты. Ночь всегда проливается бальзамом на мое сердце, лечит своим блеском. Город втягивается в себя, замыкается, отдыхает. И наслаждается. Я предпочитаю удовольствию в действии удовольствие в покое. Stasis, а не kinesis. Как сказал учитель: лучше протянуть
