У Звонарева плохо получается быть сиделкой, кухаркой и горнишной. Он привык быть сначала работником котельной, а потом уж сразу - Гением Русской Культуры. Кроме того - он бывший алкоголик и привык, что главный больной в доме - это он. А тут - все наоборот. Володя мужественно таскает эти ведра и переносит мой тихий плач. Но с хождением в магазин - полный завал.
А между тем все становится не лучше, а хуже. Начинается кровь. Она льет - как из ведра. И в ведро! Потом уже Ирочка прислала мне из Ниццы - еще одну японскую книжку, и там я наконец прочла, что так и должно быть. И все это не страшно и значит, что болезнь ушла.
А тогда... как же это было страшно! По крайней мере, первые два раза. А всего было кажется - пять.
Сначала два часа. Потом - три. Четыре. Последний раз - семь часов подряд.
Первый раз мы поехали в госпиталь. Мне все казалось, что я жертва врачебной ошибки.
А они - ничего не говорят - эти улыбчивые американские врачи. Они говорят:
- Мы вас вылечили от рака, а от последствий лечения - это не к нам. Есть другие врачи. Тут уж можно и альтернативную медицину.
Никакой альтернативной медицины БЕСПЛАТНО - не бывает. Моя бесплатная альтернативная медицина - Коля Решетняк.
Он находит в книжках разные рецепты - а Звонарев их на мне проверяет.
... Володя сидит напротив меня и чистит редьку. Редьки должно быть очень много. Так сказал Коля - редьку потом надо натереть и обернуть меня ею. Это - ДЕТОКСИНИЗАЦИЯ организма. По- простому - должно выгнать всю дрянь, которой меня нафаршировали за это время. Звонарев чистит, нарезает, с остервенением трет. Приготовления занимают часа три.
Потом все очень сложно - он просит простыню.
Нужен хлопок! Решетняк сказал - только хлопок. Никакой синтетики!
И плотно завертывает меня в эту омерзительную холодную мокрую кашу.
Держать надо часа четыре. Решетняк сказал...
Через полминуты начинается дикое жжение. Я ору, начинаю истерически пытаться размотать эту простынь. Редька - клочьями летит по всему лофту. Звонарев - тоже орет (убирать все - ему).
Что ты делаешь?
Не могу! Жжет!
Осторожно! Дай я сам! Ты что потерпеть не можешь?
Размотал.
Да... не надо было имбирь класть. Коля сказал - что имбирь не обязательно, но лучше положить.
Имбирь -жжется! Ты что не знал? Я что для вас - подопытный кролик? Гады...
Могла бы и потерпеть ради здоровья...
Сам попробуй!
И попробую. Чтоб тебе доказать.
Володя собирает остатки редьки с имбирем и заматывает себе шею. Честно вытерпел! Минут двадцать жгло сильно, а потом полегчало.
Никакой он не слабый мужчина. И вообще чудесный! И почему опять вместо - чего-нибудь - ОБЫКНОВЕННОГО, вот такой ужас? Редька! Кровь!
Все это было так обидно! Володя - высокий. Красивый. Самое главное УСАТЫЙ!
Усы всегда оказывали на Бедную Девушку магическое действие.
На самом деле Великая Октябрьская Революция произошла благодаря восторгу Бедной Девушки при виде усов. Для того чтобы об этом догадаться нужно хорошее знание жестокого романса и городской баллады. Но у меня знание как раз хорошее и сейчас я вам все по порядку объясню.
Во всех книжках и мемуарах - проскальзывает фразы типа "кухарка Анюта побежала на площадь - там выступал студент - агитатор" или "горнишная Дуня только что вернулась с площади, где она слушала матроса-агитатора"
Теперь представьте себе эту картинку: дедушка мой был революционный матрос-ЕВРЕЙ, но это, все же редкий случай и может единственный, в основном, в балтийском флоте, так же как в черноморском, (этих вы помните по фильму "Броненосец Потемкин") матросы были высоченные украинцы. Ну а уж студент этот - он ясное дело - еврей.
И вот площадь. Стоят кухарки и горнишные - они кто? Они Бедные девушки из деревень ленинградской области - сероглазые, русые блондиночки - та самая "чудь",
У таких девушек туманится взор от одного только слова "брунет", герой жестокого романса - ВСЕГДА БРУНЕТ. Без вариантов. В деревенской любовной песне - он может быть беленький, но если уж она подалась в город - ей подавай экзотику. Черный глаз ей подавай и все тут!
И вот они стоят. И слушают. На трибуне двое. Два агитатора. Студент-еврей и матрос-украинец. Оба они - жгучие брюнеты. У обоих роскошные черные усы. И самые, что ни на есть, огневые черные очи. У еврея недостаточно развита нижняя челюсть, но зато у него - кудри. Кудри - это серьезный аргумент в его пользу. Никаких очечков - нет, те, низенькие с коплексом - они стали вождями, они соблазняют не баб на площади, а как раз этого матроса и этого студента - в кулуарах. Так что наш студент - он совсем неплох. И росту он приличного. И голос у него - не визгливый, как у вождей, а изумительный мягкий баритон. И этим баритоном он страстно кричит:
ЖЕНЩИНЫ!
СЕСТРЫ!
ДО КАКИХ ПОР!
Ну и дальше соответственно долгая речь о Светлом Будущем, для установления которого нужно сейчас конкретно-реально бежать бить стекла в Темной Булошной.
Украинец - почти все время помалкивает. Он, ясное дело, двух слов связать не может. Но время от времени он вступает. Басом - таким - от которого немедленно кружиться голова. У меня даже сейчас кружиться. И опять:
БАБОНЬКИ!
СЕСТРЕНКИ!
СЛУХАЙТЕ!
ОН ДЕЛО ГОВОРИТ!
У украинца - клеша. Жесткие прямые волосы. Черный чуб...
В волосах - как в зеркале видна личность. У свободолюбивой личности волосы не поддаются воспитанию. Это, или кудри, которые торчат в разные стороны, или вот такие жесткие прямые чубы - торчащие вверх. Их нужно укладывать пивом. Бриолинить бриолином. ( Я свои - всегда пивом укладываю. Это легенда, что они потом пахнут пивом. Они пахнут хлебом и медом замечательно).
Но те - двое - согласны со своими волосами. И время вокруг - для таких волос.
Ветер развевает этот чуб, эти кудри - еще до ЗНАМЕН, развевает ВИХРЫ. ВИХРЫ - это почти что - ВИХРИ.
В конце представления - оба - поют. Оба они - представители чертовски музыкальных народов. И песни эти - давайте уж через девяносто лет посмотрим правде в глаза - красивые. У них сильная, как хороший рок - музыка и непонятно завораживающие слова:
... ВИХРИ враждебные веют над нами...
грозные силы нас злобно гнетут
в бой роковой мы вступили с врагами...
Это все - классическая стилистика городской баллады. Загадошные роковые враги. Сладкий ужас. Пятница тринадцатое. Улица Вязов. Тогда не было кино. Не было Простомарии. Были - ПЕСНИ.
Жестокий романс. Настина "роковая любовь".
И двое на трибуне - ГАСТОНЫ ИЗ ГАСТОНОВ.
И что ж странного в том, что романс вышел ЖЕСТОКИЙ?
Любовь - РОКОВАЯ?
...А девушки - слушают. Заворожено слушают. И из всех этих речей понимают только ОДНО, что когда будет Свобода-Равенство-Братство - вот эти двое - перестанут задаваться. ПОТОМУ ЧТО ОНИ СТРАШНО ЗАДАЮТСЯ - МАТРОСЫ И СТУДЕНТЫ. У студентов - вообще барышни, а матросы тоже норовят - с Бедными, но Городскими Девушками: маленькие белошвейки, сиделицы в лавках, проститутки, в конце-концов, но - не они, не деревенские! Кухарки-горнишные... Они слушают так, как сегодня слушают Кинчева и Шевчука, Шнура и Чижа... Да, вообщем -то, это и была предтеча рок-концерта. И сегодня Кинчев-Шевчук повели бы девиц куда угодно...
Дальше было вот что: они побежали. Побежали, как было велен, в булошную. Побили стекла. А когда полицейские начали их хватать и пиздить, вот тут-то выяснилось, что у этих сестренок - есть братки. Ни хуя они не брунеты. Та же ленинградская область - русые волосы, серые глаза... Вот тут впервые вступает третий - "человек с ружьем".
Солдатик из крестьян. Полностью уже измученный, к третьему году войны и полностью достатый. Попираемый всеми. С терпением - бесконечным. Коренное население. Русский человек. До евреев. Мимо татар (не дошли). Мимо туретчины (не дошли). Мимо неметчины (не снизошли). Без ни хуя темперамента. С одним только терпением. Загадошная славянская душа. Города Питера - ленинградской области. Он увидел, что "наших девочек бьют", настоящих - НАШИХ, настоящих СЕСТЕР, и мера терпения, отпущенного ему - кончилась...
Дальше всем все известно. Мне кажется, что это началось именно так. Соблазнением. Роковой любовью из настиной книжки. Черными усами матроса и студента. Огневыми очами...
Бедная девушка! Ведь говорит же тебе русская песня - жестокий романс:
НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ В ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ!
ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ - ОПАСНЫЙ...
Послушались бы... Что было бы? Чего жалко? Кому чего. Мне больше всего жалко церквей. В Питере. В каждой деревне. Цветаевскую Москву. Сорок-сороков и колокольный звон.
Теперь опять звонят. У Захар Михалыча - на Колокольной. На Конюшенной и на Казанском так сильно звонят - зовут к Вечерне в субботу и к Заутрене - в воскресенье.
А я - не иду. Стыдно. Идти в церковь - это как просить прощение у бабушки. Этот детский ужас: "Сейчас ты пойдешь и попросишь у бабушки прощения!", потом уже так легко становится - она всегда прощает - бабушка, тогда можно плакать и уткнуться в ее колени. Но поначалу - нет никаких сил пойти. Ясно, что ты - плохой. Что тебя простят. Ты почувствуешь себя хорошим. Но в середине - заставить себя идти в бабушкину комнату - так трудно.
