серые будни, нельзя ее упускать. И потом, зеленая мочалка очень мне идет. Неужели я сам не вижу? Как это я до сих пор жил без зеленой мочалки? То-то я всю жизнь чувствую, что мне чего-то не хватает. Так «что-то» — это зеленая мочалка.
«Тем более, — сказала Юля, — я за последнее время с Морским дьяволом, можно сказать, сроднилась. Мне без него одиноко будет в чужом городе».
Я вооружился ножницами и строго спросил, каким это образом она роднилась с Морским дьяволом.
«Спасите-помогите, люди добрые, муж совсем скозлился, он меня щас ножницами задушит», — заверещала эта припадочная, я бросил в нее зеленую мочалку (потому что я всегда бросаю в жену то, что мне особенно дорого), а она в меня — подушку...
В общем, доделывали костюм мы уже на следующий день.
* * *
Надо признать, что три дня в Венеции, может, и не были самыми счастливыми днями моей жизни, но, во всяком случае, почетное второе место им обеспечено. Первое я решил пока не присуждать. Вот закончу все дела, суну Юльку в звуконепроницаемый чемодан и сбегу в Новую Зеландию, проводить самые счастливые дни. Юлька, конечно, быстренько вырядит меня сумчатым дьяволом — даже подумать страшно, чем мне это грозит. Надо ей объяснить, что самцы сумчатыми не бывают. Сумки только самкам положены. Но я, конечно, не думаю, что это ее остановит.
Портила настроение только собственная паранойя: мне постоянно казалось, что за нами кто-то наблюдает. Хотя совершенно непонятно, как можно следить за кем-нибудь на карнавале. Зеленая мочалка несколько облегчила бы эту сложную задачу, недаром она мне сразу так понравилась.
Первый день я молчал и нервно озирался, а потом поделился своими маниакальными идеями с Юлей. Вопреки ожиданиям, шутить она не начала, а практически молча заглянула в ближайшую лавку и купила два черных домино. И оставшиеся два дня мы разгуливали в черных плащах и черных полумасках, как примерно треть города. Паранойя прошла, но неприятное чувство осталось. Тем более что Юлька хихикала тихонько, что я придумал-таки способ избавиться от мочалки, но выглядела при этом на удивление серьезно. А если мозгов ей порой и не хватает, то интуиции — явно избыток.
Вдобавок ко всему вторая треть города вырядилась в костюм Смерти. Такое впечатление, что на них была предпраздничная скидка — каждому, кто покупал один костюм, еще пятьдесят давали в подарок. Иначе трудно объяснить такой приступ танатомании, да еще и на карнавале. Правда, Юлька говорит, что я не прав, карнавал как раз самое подходящее место.
Год обещает быть плохим, потому что на открытии карнавала акробат, посыпающий центральную площадь лепестками роз, свалился с каната. Ничего страшного не произошло, просто повис на страховке, но, как любят говорить владельцы серебряных ложечек, осадок остался.
* * *
...Юлечка, солнышко, я всё сделал, как было велено. Только ты уж меня прости — письмо я перед уничтожением прочитал. Не удержался. Потом еще раз перечитал, потом выучил наизусть, разжевал и съел.
Что тебе сказать... Я, наверное, действительно сяду за диссертацию. Она будет называться «Тайны и загадки женской души. Вымысел и реальность». Как-то так. Материала у меня — просто завались. Вы с Машкой стараетесь изо всех сил. Да и Леночка Машкина не отстает. Так что на три диссертации материала, не меньше.
Вот только с ключами какая-то фигня произошла. Я их вроде потом на место повесил, а сейчас смотрю — пусто. Машка не брала. Так что я их, судя по всему, потерял где-то. Ты уж извини. Я Олегу сам позвоню, без всякой связи с тобой. Скажу, что были у нас ваши ключи и пропали. Пусть замок сменит, на всякий случай...
* * *
Суньцзы сказал:
«Тот, кто умело ведет войну, подобен змее шуайчжань. Шуайчжань живет на горе Чаншань. Если ударить ее по голове, отзовется хвост; если ударить по хвосту, отзовется голова. Если ударить по середине, отзовется и хвост, и голова».
* * *
«Что-то у меня плохие предчувствия, — сказала Юлька по дороге в аэропорт. — Предчувствия у меня плохие. Чувства — еще так, туда-сюда, сносные чувства, можно сказать. А предчувствия — нет, ну просто никуда не годятся. Может, ну его, этот самолет, оставайся. Моей квартирной хозяйке ты понравился. А это, между прочим, мало кому удаётся».
У нее хоть плохие, а у меня так и вовсе дурные. А тут еще, как назло, совершенно весенняя погода. Солнце жарит вовсю, на море штиль, и даже миндаль зацвел. А в Москве минус двадцать, между прочим, и снежные заносы. Радует только то, что осталось совсем недолго. Через месяц я начинаю читать курс научной этики в Марсельском университете. За месяц сложно, конечно, закончить все дела, но при большом желании вполне реально. А большое желание у меня есть.
Велел Юльке присматривать домик и выбирать щенка потолще. А я буду его дрессировать. И злобность воспитывать.
«Это лишнее, — фыркнула Юля. — Это само собой получится. Я вот в девичестве была чистым ангелом, а теперь мной можно двор охранять».
А ей щенка я не доверю. Она из него кошку вырастит. У нее собаки гуляют где вздумается и ходят сами по себе. Зато соседская кошка, пообщавшись с моей любимой несколько месяцев, ходит за ней как привязанная. Встречает после работы, а утром провожает к машине. Как это ей удаётся?
«Ветер, поднявшийся днем, сохранится; поднявшийся ночью, прекратится», — прошептала Юлька мне на ухо, целуя на прощание. А я до самой Москвы пытался понять, что же это она имела в виду.
* * *
Возьми меня, шепчет камень, согрей дыханием, положи за пазуху, я замёрз, тысяча лет прошла в тени, или хотя бы на солнце выложи, лучом коснись.
Прикасаюсь, и течет из меня тепло, где-то там, в глубине, сливается с чернотой, закручивается в спираль. вот еще чуть-чуть, буквально пару веков и гладким горячим шариком подставит бликующий бок под кий, потечет
