выпускной.
– Хорошо, сейчас разберемся, – говорит Уэллс. – Какая-нибудь из этих подойдет?
– И туфли. У меня нет туфель.
Ладно, мне правда не по себе – это уже действительно знак. Нет лифчика, нет туфель, нет сумочки, в машине сдохла батарея, маму поглотила работа. Мироздание, я тебя слышу. Не нужно было даже и думать о том, чтобы идти на выпускной. Все, что мне сейчас нужно, – это поехать домой, посмотреть телик и завтра с утра вернуть платье в магазин.
Просто… иногда мне хотелось бы принадлежать к числу тех девушек, которые не забывают про лифчик, туфли и сумочки. Как будто у всех вокруг есть особый ген подготовки к выпускному, а в моем ДНК он отсутствует. Это даже логично: я и в обычной-то жизни с трудом подбираю одежду, что уж говорить о мероприятиях вроде этого.
– Вот эта классная. – Уэллс протягивает мне маленький клатч в форме кошачьей мордочки. Он сделан из золотой искусственной кожи, и да, он прекрасен.
Я закусываю губу.
– Дорогая?
– Всего двадцать долларов, – отвечает он, проверив ценник.
– Кхм. Не нужно.
– Лиа, мы можем ее купить.
– Да не страшно.
– Я серьезно. Правда не нужно.
Боже, как же это отвратительно. Уэллс последний, кого я хотела бы видеть в роли человека, покупающего мне вещи, честно. Он не мой отчим. Он не мой отец. Это неловко и неприятно; я чувствую себя так, будто мне дают подачку.
С другой стороны, я не хочу идти на выпускной с холщовой сумкой.
– Пойду подберу лифчик, – говорю я быстро, потому что у меня начинает щипать глаза. Это так глупо. Если честно, я даже не представляю, как справиться с этим без мамы. Я не разбираюсь в лифчиках, особенно в лифчиках без лямок. Как они вообще должны сидеть? Можно ли мне их мерить? Все заканчивается тем, что я хожу кругами среди стендов с нижним бельем, как маленькая потерянная черепашка. В конце концов мне приходится просто взять самый дешевый лифчик на свой размер, но даже он стоит двадцать пять долларов. Двадцать пять долларов. За что-то, что я надену, скорее всего, один раз в жизни. И если я отдам столько сейчас, мне не хватит на туфли. Придется идти в кроссовках. В гигантских уродливых кроссовках. Вот теперь у меня точно выпускное настроение.
Называется «истерика». Легкая.
У кассы самообслуживания я сталкиваюсь с Уэллсом, в руках у него пакет с логотипом магазина. Завидев меня, он смущенно улыбается, потирая шею.
– Слушай, я знаю, ты этого не хотела, но я купил ту сумку с кошкой.
– Правда?
– Я подумал, ты будешь отказываться, я начну настаивать, мы будем спорить, а времени нет. Поэтому… Если ты не захочешь с ней идти, не страшно.
– О… Кхм. – Я не свожу глаз с пакета.
– Я бы и туфли взял, но не знаю размера.
– Это… ничего. Здорово, спасибо, Уэллс.
Я привыкла произносить его имя с легким саркастичным смешком, как будто при этом мысленно закатываю глаза. Теперь я этого не делаю, и оно звучит странно: как-то незнакомо и нецелостно.
Расплатившись за лифчик маминой картой, мы возвращаемся к машине. Мама все еще разговаривает по телефону, так что нам остается только ждать снаружи, облокотившись на капот.
– Так что, предвкушаешь? – спрашивает Уэллс.
– Выпускной?
– Ага. Я на свой не ходил.
– Я не думала, что пойду.
– Не забудь фотоаппарат. Твоя мама будет требовать фотографии.
– Фотоаппарат? – Конечно, что еще он мог предложить. Наверное, он ждет, что я возьму с собой огромную олдскульную камеру со штативом. Впрочем, к чему нам камера? Лучше сразу масляные краски и мольберт.
– Я забыл… У вас же теперь для этого есть телефоны?
– Ага, – ухмыляюсь я.
Он улыбается в ответ; какое-то время мы просто молчим.
– Кстати, спасибо за сумочку, – говорю я наконец, ковыряя асфальт носком ботинка. – Вам необязательно было это делать.
– Но я был рад помочь.
– Я вам за это признательна. – Я слегка краснею. Видимо, не суждено мне выражать благодарность так, чтобы не создавать неловкость. Уэллс, наверное, думает, что я совсем с ума сошла: так разволновалась из-за двадцатидолларовой сумочки. Для него это не деньги, скорее всего, – так, бумажка, чтобы подтереться в туалете.
Уэллс качает головой.
– Я понимаю, что это может быть неприятно. Помню, я ненавидел получать подарки.
– Я тоже.
– Даже если знал, что дарителю это ничего не стоит. Все равно появлялось чувство, что мне бросили подачку, и я его ужасно не любил. – Он смотрит на меня, будто читая мысли. – Когда я был маленьким, у нас не было денег.
– Правда?
– Ага. Я был бедным парнем в богатом районе. Все мои друзья жили в больших домах, а мы ютились в крошечной квартирке. Не думаю, что кто-то еще знал, что на окраинах есть такое.
– Ого.
– «Ого»?
– Просто… Я была уверена, что вы были из кружка избранных.
– В каком-то смысле ты права. – Он улыбается. – Я был кэдди [35].
– Это что-то из области гольфа?
– Точно, – кивает
