Странно: от этого мне становится легче. Я понимаю, что не буду возражать, если этот чудак и дальше будет болтаться рядом с нами, раз ему так уж этого хочется. И если маме он и правда нужен, пусть у нее будет своя копия принца Уильяма. Уж лучше так, чем распугивать мамочек и их детей в магазинах своими рассуждениями о том, как быстро летит время.
Остается только одна проблема: никто не предупреждает об этом детей.
30
Гаррет появляется ровно в назначенное время; я встречаю его у порога. Глядя на меня, он разевает рот, потом захлопывает. Кажется, это первый раз на моей памяти, когда он лишился дара речи.
– Очешуеть, Берк! – выдает он наконец.
– Очешуей, Лафлин. – Я накручиваю на палец прядь волос.
Я и правда чувствую себя красивой. Сейчас, когда на мне платье, прическа смотрится отлично, а еще у меня ярко накрашены глаза, румянец на щеках и веснушки на плече – полный комплект. К тому же мои берцы оказались именно того оттенка желтого, который подходит к сумочке. Свершилось: я иду на выпускной в берцах.
Гаррет продолжает неотрывно смотреть на мои губы. Спасибо, что не на сиськи.
Потом он отдает мне браслет-бутоньерку цвета слоновой кости, я с маминой помощью прикалываю парный букетик к его смокингу, и мама выгоняет нас из дома, чтобы сделать совместные фотографии. Гаррет совершенно не знает, куда деть руки: кладет их мне на талию, на плечи, снова на талию. Кажется, еще немного – и он полезет за телефоном, чтобы загуглить, как себя вести.
Наконец пора ехать. Гаррет придерживает для меня дверь машины, а я понимаю, что в этом платье смотрюсь на сиденье минивэна его мамы как минимум нелепо.
Гаррет ведет молча; никогда не видела его таким тихим, как сегодня. Не в силах удержаться, бросаю пару взглядов на его лицо.
– Вижу, ты привел себя в порядок. Отлично выглядишь, – не выдерживаю я. Это чистая правда. Большую часть времени, что мы проводим вместе, он раздражает меня слишком сильно, чтобы я обращала внимание на то, что он симпатичный. Но он и правда милый: густые волосы, резко очерченная линия челюсти, ярко-голубые глаза.
– Ты тоже, – отвечает он. – Честно. – После паузы Гаррет добавляет: – Волнуешься?
– Из-за выпускного? Типа того.
– «Типа того»? Обожаю твой энтузиазм пофигиста, Берк.
– Погоди, я попробую еще раз. – Я прочищаю горло. – Типа того, восклицательный знак.
– Уже лучше, – смеется он.
Я смотрю на него с улыбкой, но чувствую легкий укол вины. Гаррет забавный и славный. Он был бы отличным бойфрендом. Только не для меня.
И, пожалуй, я должна ему это сказать. «Слушай, Гаррет, предупреждаю сразу! У тебя в голове наверняка уже сложилась картинка идеального, как в кино, выпускного? Забудь. Танцевального номера не будет. Никаких долгих и томных взглядов. И уж точно никаких смачных поцелуев».
Слушай, Гаррет, понимаешь, я просто до умопомрачения люблю кое-кого другого.
Зато теперь я понимаю, зачем были придуманы смокинги: в них парни выглядят на 75 % симпатичнее. Это касается не только Гаррета, но и всех, кого я вижу. Ник, Саймон и Брэм меня чуть в могилу не свели.
Сейчас Саймон, Брэм, Нора и Кэл фотографируются с родителями, а Ник сидит на крыльце один, барабаня пальцами по краю кирпичной кладки. Анна, едва заметив нас, бросается ко мне; за ней следует Морган. И, поскольку я сегодня официально следую всем дурацким клише, разговор с них и начинается: «Боже, какое прекрасное платье! Ты тоже волнуешься?»
Анна просто невыносимо хороша, честное слово. Ее платье состоит из двух частей, так что иногда можно увидеть выглядывающий из-под ткани живот, волосы заплетены в косы и заколоты. И она, и Морган очень маленькие и изящные, так что рядом с ними я иногда чувствую себя Халком.
Ну уж нет.
Сегодня, хотя бы раз, мозг, я призываю тебя заткнуться. Пожалуйста, позволь мне просто чувствовать себя красивой.
Я и правда чувствую себя именно такой. Красивой.
Морган осторожно улыбается мне.
– Лиа, ты выглядишь великолепно.
Я замираю на месте. Нужно было подготовиться лучше, ведь мы не могли не встретиться, просто я упорно игнорировала эту мысль. Но Морган все-таки извинилась, и Эбби ее простила – это уже что-то.
– Спасибо, – отвечаю я. – Ты тоже.
– Мы можем поговорить?
Неожиданно для самой себя я то и дело возвращаюсь мыслями к тому, что сказала Анна: возможно, я сама раздула из слов Морган ссору, лишь бы сделать наше прощание легче. Все-таки это бред. Во всем виновата только Морган. Я не просила ее демонстрировать расизм, чтобы потом меньше скучать.
– Хорошо, – все же соглашаюсь я, оглядываясь на отца Саймона, который снимает неестественно крупные планы Кэла и Норы. Потом указываю на дорогу: – Вон там?
– Да, давай.
По дорожке мы шагаем в неловком напряженном молчании. Потом я подбираю юбку и присаживаюсь на бордюр. Морган то и дело косится на меня, как будто ждет, что я заговорю первая, но я не знаю, что сказать. Даже не знаю, что я должна сейчас чувствовать.
Она усаживается рядом, откидывается на руки и вздыхает.
– Я извинилась перед Эбби.
– Знаю.
