Девушка из газеты. Так я, с вашего позволения, все это заберу с собой. Простите, у товарища Корнеплодова какое… летие?
Корнеплодова. Пятидесятилетие со дня рождения и двадцатипятилетие литературной деятельности.
Девушка из газеты. Благодарю вас. Юбилей состоится, кажется, в клубе?
Корнеплодова. Да. Приходите.
Девушка из газеты. Концерт тоже будет?
Корнеплодова. Непременно.
Девушка из газеты. Спасибо, а если я приду с мамой, это ничего?
Корнеплодова. Сделайте одолжение. Приводите, кого хотите. Чем больше, тем лучше. Я дам указание. Пропуска на контроле.
Девушка из газеты. Еще раз спасибо. Не буду вас задерживать. Ой, сколько книг! Маркс, Энгельс. «Диалектика природы». «Анти-Дюринг».
Корнеплодова. В кабинете еще больше. Здесь у него только по марксизму-ленинизму. Евтихий Федорович усиленно изучает исторический и диалектический материализм.
Девушка из газеты. Это я тоже запишу. Это очень важно. До свидания. Привет Евтихию Федоровичу. (Уходит.)
Корнеплодова. Вера, сейчас ветеринар привезет Сироткина, так распорядись насчет угощения. Только чтоб ничего особенного. Графинчик водки, несколько огурцов, сто граммов любительской. Невелика птица. Кофе в серебряном кофейнике. Ступай. И пожалуйста, объясни своему ветеринару, что если бы не наши связи, он бы уже давно сидел где-нибудь на Алтае и лечил высокогорных коров.
Вера. Каждый день объясняю.
Корнеплодова. Значит, недостаточно. Все время фыркает.
Вера. Не обращай внимания. По-моему, он просто дурак. Воспитается.
Васин (входит). Ну вот. Привез. Раздевается.
Вера. Хорошо. Ступай теперь.
Васин. Вера, я больше не в состоянии… Я не понимаю…
Вера. Ладно, ладно. Потом поймешь. Иди, я с тобой поговорю. (Уходит.)
Корнеплодова. Очень хорошо. Сироткин. Ха!
Сироткин (входит). Сироткин.
Корнеплодова. Степан Андреевич?
Сироткин. Наоборот, Андрей Степанович. Вы меня хотели видеть?
Корнеплодова. Не столько я, сколько сам Евтихий Федорович. У него, как у писателя, необыкновенная жажда знакомства с новыми людьми. Люди – это его творческий материал. В особенности простые, обыкновенные советские люди. Садитесь, пожалуйста.
Вера вносит водку и закуску.
Сироткин. Спасибо. Сяду. Видите ли, я бы ни за что не пришел в частную квартиру по служебному делу, но, откровенно говоря, мне просто любопытно.
Корнеплодова. Посмотреть, как живет большой человек?
Сироткин. Почти так.
Корнеплодова. Зачем же вы так смущаетесь? Не надо, голубчик. Будьте смелей. Евтихий Федорович совсем не страшный.
Сироткин. Кстати, я его и не вижу.
Корнеплодова. Увидите. И даже, может быть, немного разочаруетесь. Самый обыкновенный человек, как это ни странно. Он работает, но я его сейчас приведу. Он очень хотел с вами познакомиться. Вера, займись. (Уходит.)
Сироткин (разглядывая комнату). Широко живете.
Вера. Это называется широко?
Сироткин. Ну, знаете. О такой квартире можно только мечтать.
Вера. Это у нас только в городе так прилично. А дача совсем захудалая. Даже стыдно. Отец думает строиться в зеленой зоне. Все говорят, что там изумительные участки.
Сироткин. Участки золотые.
Вера. У вас какая норма? Сто, полтораста?
Сироткин. В каком смысле?
Вера. Водки сколько наливать, спрашиваю. На всякий случай я вам налью сразу двести. Под любительскую колбасу. (Наливает один стакан.)
Сироткин. Что ж, я один пить буду? Даже как-то обидно!
Вера. А вы не обращайте внимания. Опрокидывайте смелей. Под огурец.
Сироткин. Ну и ну!
Корнеплодова (входит, пропуская вперед старого, монументального и многозначительно молчаливого Корнеплодова). Ну, вот вам живой, настоящий Евтихий Корнеплодов, которого вы так жаждали увидеть. Евтихий, это Степан Андреевич, то есть Андрей Степанович. Садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. Пейте, закусывайте колбасой. К сожалению, Евтихий Федорович не может вам соответствовать, так как у него повышенное давление.
Сироткин. У меня тоже повышенное давление.
Корнеплодова. У вас? Обычно повышенное давление наблюдается главным образом у творческих работников.
Вера. Искусство требует жертв.
Корнеплодова. К сожалению, у нас еще не научились беречь таких людей, как Евтихий Федорович. Не правда ли, Евтихий? Впрочем, он сам, по своей никому не нужной скромности, никогда вам этого не скажет.
Вера. Достоевский тоже был человек исключительной скромности.
Корнеплодова. Да. И Гончаров. Пейте, пожалуйста. Ну тогда закусывайте. Колбаски, огурчиков. Хлеба.
Вера. Рубайте.
Сироткин. Я уже обедал. Товарищ Корнеплодов, кажется, хотел меня видеть? По какому случаю?
Корнеплодова. Нам не совсем понятна ваша сложная позиция в простом вопросе об участках в зеленой зоне. Вы что? Против того, чтобы Евтихию Федоровичу предоставили участок?
Сироткин. Откровенно говоря, да.
Корнеплодова. Это оригинально. Евтихий, правда, это оригинально? Не станете же вы отрицать, что Евтихий Федорович известный писатель?
Сироткин. Не знаю.
Корнеплодова. Интересно. Все знают, а вы не знаете? Я бы на вашем месте в этом, по крайней мере, не сознавалась. Стыдно. Имя Евтихия Федоровича широко известно. Скоро вся наша общественность будет отмечать его пятидесятилетие.
Сироткин. Не читал.
Корнеплодова. На днях прочтете в газетах.
Сироткин. Не читал произведений товарища Корнеплодова.
Корнеплодова. Ах, вот как. Но я думаю – читали вы или не читали – это существенного значения, не имеет.
Сироткин. Нет, имеет.
Корнеплодова. Простите, мне кажется, ваше дело подработать вопрос и доложить вышестоящему товарищу. А читать или не читать предоставьте людям более сведущим и образованным.
Сироткин. Я образованный.
Корнеплодова. Что-то не заметно.
Сироткин. Я кончил МГУ.
Корнеплодова. Простите, тогда нужно носить университетский значок. Но это к делу не относится. Вам поручена чисто техническая работа. А читать художественную литературу в ваши обязанности не входит.
Сироткин. Зачем же вы лишаете меня права любого советского гражданина интересоваться нашей текущей художественной литературой? Я очень люблю нашу художественную литературу. Я на ней воспитывался и воспитываюсь. У нас множество восхитительных, чудеснейших писателей.
Корнеплодова. Простите, я вас ничего не лишаю. Интересуйтесь, любите, если у вас есть свободное время. Но какое это имеет отношение к дачным участкам в зеленой зоне?
Сироткин. Как раз очень большое отношение. Ведь участки предназначены, в частности, и для писателей. Не могу же я подходить к этому чисто формально. Писатель – это тот, кто пишет.
Корнеплодова. Вы рассуждаете довольно странно.
Сироткин. Весьма возможно, но я хочу знать, что написал товарищ Корнеплодов, кроме заявления об участке в зеленой зоне? Лично я, например, другого ничего не читал из произведений товарища Корнеплодова.
Корнеплодова. Это факт вашей биографии.
Сироткин. Нет, вы мне все-таки скажите, что написал Евтихий Корнеплодов?
Корнеплодова. Евтихий, не волнуйся, успокойся. Не вскакивай. Не забудь, что у тебя повышенное давление и твоя жизнь нужна обществу. (Сироткину.) Имя Евтихия Корнеплодова достаточно авторитетно для того, чтобы продолжать этот недостойный разговор. Лучше выпейте.
Вера. Рубайте.
Сироткин. Вот видите, вы сами не знаете, что он написал. А если знаете, то скажите. Ну что? Что?
Корнеплодов (неожиданно, грозно, яростно). «Овсы»! «Овсы»!
Корнеплодова. Евтихий, не делай резких движений. Не забудь, что у тебя давление.
Корнеплодов (кричит). «Овсы цветут»! Роман в четырех частях!
Сироткин. Не знаю. Не читал.
Корнеплодова. Евтихий, успокойся! (Сироткину.) Не читали потому, что этот роман написан более двадцати пяти лет назад и с тех пор не переиздавался.
Сироткин. Почему же он не переиздавался?
Корнеплодов. Потому что!..
Корнеплодова. Евтихий, сиди и молчи.
Сироткин. Понимаю. Потому, что он устарел, да? Допустим. Это бывает. В этом нет ничего особенно ужасного. Не всем же быть классиками. Ну, а потом?
