Надя. Вера, ты его не любишь?
Вера. Во всяком случае, я с ним не вышиваю крестиком и не катаюсь в метро!
Надя. Бабушка рассказывала: когда-то, еще при рабовладельческой формации, жили три сестры – Вера, Надежда, Любовь и их мать Софья, что значит «мудрость». Так вот, у нас в доме Вера, Надежда и Софья есть, а Любви нету. Оттого все такие злые.
Корнеплодова (за сценой). Собаку кормили?..
Надя. Вот идет наша мудрость.
Корнеплодова (входит). Отец не возвращался?
Надя. Нет еще. Ты чем-то расстроена?
Корнеплодова. Не расстроена, а разъярена. Каждый день в этом союзе выдумывают какие-нибудь новые глупости. Лишь бы оправдать свое существование. Твой ветеринар ездил к Сироткину?
Вера. Ездил. Сироткин сказал, что еще дня два может подождать билета.
Корнеплодова. Хорошо. Хамы. Не понимают, с кем имеют дело. (Подходит к столу, перебирает почту.) Четыре повестки на заседание и два пригласительных билета. Перевод из художественного издательства, перевод из журнала… А третьего перевода, из лекционного бюро, не приносили?
Вера. Нет, наверное, завтра принесут.
Корнеплодова. Звонки были?
Вера. Каждые пять минут. Все время отца спрашивали.
Корнеплодова. Конечно! Евтихий Корнеплодов всем нужен. А когда что-нибудь срочно нужно Евтихию Корнеплодову, то потрудитесь подождать.
Бурьянов входит.
А, Михаил Васильевич?
Бурьянов. Здравствуйте, Софья Ивановна, Вера Евтихиевна, а кое с кем мы уже, по-моему, сегодня виделись, не правда ли, Надежда Евтихиевна? (Корнеплодовой.) Позвольте презентовать. (Протягивает газету.) Заметка о юбилее, вот.
Корнеплодова. Четвертая полоса. Хроника. Маловато.
Бурьянов. Зато на двух колонках. Первая ласточка. А дальше пойдет и пойдет. Не сомневайтесь. У меня есть в редакции дружок-неудачник. Готовится интервью и портрет на полторы колонки. Эту заметку непременно надо вырезать и – в архив Евтихия Федоровича. Такая дата, нельзя!
Корнеплодова. Спасибо, Михаил Васильевич, у вас редкая способность всегда делать мне приятное.
Бурьянов. Ай-яй-яй, Софья Ивановна. Опять «вы», и опять «Михаил Васильевич». Может быть, для кого-нибудь уже и Михаил Васильевич, а для вас я всегда Миша или даже лучше – Мишка. Я ведь никогда не забуду, чем обязан вам и всему вашему семейству.
Корнеплодова. Ну, ладно. Спасибо тебе, Мишенька.
Бурьянов. Если бы у меня не было в живых родной мамы, я бы вас считал за маму, столько вы для меня сделали.
Корнеплодова. Не я сделала, а Евтихий Федорович.
Бурьянов. Об этом я и не говорю. Евтихий Федорович для меня уже давно родной отец. Он меня писать учил. Теперь в люди выводит. Верно, лисички-сестрички?
Корнеплодов (входит в бобровой шубе и шапке, с толстыми папками под мышками). Ну, Софьюшка, можешь меня поздравить: роман Туркина «На взлете» забодали. Роман Расторгуева-Птичникова «Жигули» забодали, «Звезды над Балками» Сергеева забодали. Сражался, как лев. Почти всех забодали.
Бурьянов. А мою повесть, Евтихий Федорович?
Корнеплодов. Тебя не забодали. Хотя и раздавались голоса против, но я тебя отбодал. Два раза брал слово. В общем, с тебя причитается.
Корнеплодова. Ты можешь хоть на минуту замолчать? Дубликат не выдали!
Корнеплодов. Почему?
Корнеплодова. Оказывается, имеется решение секретариата, что в случае утери членского билета человек считается выбывшим из организации и, для того чтобы получить новый билет, должен заново вступить в союз. Ну?
Корнеплодов. Это что же выходит? Я должен заново вступить в союз?
Корнеплодова. Евтихий, не наливайся кровью. Сядь. Я сама еле сдерживаюсь.
Бурьянов. Софья Ивановна, Евтихий Федорович, что вы, в самом деле! Есть о чем волноваться, нервы себе зря трепать. Это же вопрос чисто формальный. Подаете заявление, они вас мигом примут и тут же выдадут членский билет. Только и всех делов. Мне бы ваши заботы.
Корнеплодова. Сама знаю, что это чистая формальность. Еще бы они не приняли Евтихия Федоровича!
Бурьянов. Смеху подобно.
Корнеплодова. Дело в том, что билет нужен быстро, а то мы участок профукаем. Евтихий, одевайся. Поедешь в союз. Там у них как раз заседание, ты еще всех застанешь. Вера, поди выстукай отцу заявление о приеме в союз. Четыре строчки, не больше.
Вера уходит.
Евтихий, не копайся. Надя, скажи ветеринару, чтобы живо подавал машину.
Надя уходит.
Вера, у тебя готово?
Вера входит.
Давай сюда. Хорошо. Евтихий, подписывай и лети. А нажимать уж буду я сама, чтобы это дело провернуть в самые ближайшие дни. С богом!
Корнеплодов уходит.
Фу, я даже устала, как после тяжелой физической работы.
Бурьянов. Легкое ли дело быть супругой такого человека!
Корнеплодова. Такова судьба всех нас, писательских жен. Софье Андреевне тоже не легко приходилось. Особенно, если учесть полную непрактичность Льва Николаевича. Такие-то дела, Миша. Нелегкая, очень нелегкая вещь писательская жизнь. Учти это.
Бурьянов. Сколько могу, учитываю, Софья Ивановна. Позвольте вам принести свою самую горячую признательность и поцеловать руку, хотя в нашем обществе это не совсем принято.
Корнеплодова. За что же ты меня благодаришь? За то, что повесть твою протащили? Так это ты Евтихия Федоровича благодари, а не меня!
Бурьянов. Вас, Софья Ивановна. Только вас. Я знаю, что это именно вы вдохновили Евтихия Федоровича.
Корнеплодова. А ты не глуп. Жаль будет, если попадешь в плохие руки. Тебе нужно попасть в хорошие, надежные руки, чтобы было кому тебя двигать вперед.
Бурьянов. Только о том и мечтаю, Софья Ивановна.
Корнеплодова. Попомни мое слово, ты еще всех обгонишь, на первое место выйдешь. Ты много будешь в дом приносить. У тебя все данные. Настоящий русский самородок. Красавец. Кровь с молоком. Ямщик. Евтихий Федорович тоже вот этак начинал.
Бурьянов. Далеко мне до Евтихия Федоровича.
Корнеплодова. Как знать, как знать. Эх, Миша, была б я помоложе, я б из тебя Гоголя сделала.
Бурьянов. Что я вас хотел спросить, Софья Ивановна, вы, я слышал, участок в зеленой зоне получаете. Собираетесь строить новую дачу. А старую куда денете?
Корнеплодова. Старую продадим. За нее сейчас можно крупные деньги взять. Ты ведь хорошо знаешь наш сад. Одних яблок каждый год больше двух тонн продаем. А клубники и не счесть.
Бурьянов. Две комнаты внизу можно под дачников пустить.
Корнеплодова. Даже три.
Бурьянов. Вот видите. Где же расчет? Не продавайте, Софья Ивановна. Жалко.
Корнеплодова. Мне и самой жалко. Ведь это моя приданая дача. Когда Евтихий Федорович на мне женился, он был гол как сокол. Мы его вытянули. Он на этой даче писал свои «Овсы цветут». С нее и пошло.
Бурьянов. Так вы и не продавайте.
Корнеплодова. Как же у нас две дачи будут? Пойдут разговоры, у Евтихия Федоровича в союзе столько недругов. Того и ждут, чтобы его забодать. Да в наших условиях и не полагается две дачи иметь.
Бурьянов. Ну, это можно было бы устроить.
Корнеплодова. Ох, Мишенька-Миша, далеко ты пойдешь.
Надя (входя). Мне уже надоело одной. О чем у вас речь?
Бурьянов. Насчет старой дачи с Софьей Ивановной советуемся.
Надя. Да ведь еще и новой-то нет.
Корнеплодова. Новая будет. Как только участок вырвем, так дача и будет. Все материалы уже достали. Пятнадцать тысяч штук кирпича, два вагона кругляка… Постой! Я совсем забыла. Дранки! (Кричит.) Вера, ветеринар ездил на склад за дранками? Вера, где ты там? (Уходит быстро.)
Надя. Как будто в дранках счастье.
Бурьянов. Ну? Что вы мне можете сказать утешительного?
Надя. Ты же сам знаешь.
Бурьянов. Надюшка! Пригожая моя.
Надя. Подожди. Слушай, сколько оттенков в простом человеческом имени. Михаил, Миша, Мишенька, Мишель, Мишка. Мой Мишка?
Бурьянов. Твой собственный Мишка.
Надя. Подожди. «Помедлим на пороге». Как это все удивительно!
Бурьянов. А по-моему, ничего удивительного.
Надя. Мишка, ты совсем ничего не понимаешь. Два чужих человека… Два совершенно разных человека…
Бурьянов. Почему разные? Почему чужие?
Надя. Нет, нет, не в том смысле чужие, что чужие, и не в том смысле разные, что разные, а отдельные. Ты меня понимаешь?
