бархата. В помещении мягкий пол, а стены украшены хлыстами и железными кандалами.
– Смотри, подземелье для любовных игр! – восклицает он и, увидев мое лицо, разражается смехом. – Подожди, знаешь, что самое интересное? Эта комната здесь называется логовом. – Финн на секунду замолкает. – Подпольный бордель, может быть?
Я вдруг понимаю, что еще несколько недель назад эти фотографии заставили бы меня хихикать минут пятнадцать. Я бы непременно отправила скриншоты этого дома Финну в разгар рабочего дня, просто чтобы его повеселить. Но прямо сейчас все это не кажется мне таким уж смешным. Все, о чем я могу думать, – это то, что хозяин дома вел какую-то тайную жизнь.
– Знаешь, – я заставляю себя улыбнуться, – похоже, физиотерапия все-таки меня утомила. Я что-то уже еле держу глаза открытыми.
Финн тут же останавливает демонстрацию и смотрит на меня оценивающим взглядом профессионала.
– Хорошо, – через мгновение соглашается он, очевидно найдя на моем лице тот ответ, в котором нуждался, затем его губы трогает заговорщическая улыбка. – Хотя кто-то может увести этот особняк прямо у нас из-под носа, если не начать действовать в ближайшее время.
Я смотрю на его красивое, до боли знакомое лицо. Копна светлых волос, падающая на глаза, ямочка только на одной щеке.
– Спасибо за то, что пытаешься вернуть меня к нормальной жизни, – тихо говорю я.
– Ты непременно к ней вернешься, – обещает он. – Я знаю, как это, должно быть, тяжело – учиться всему заново. Кажется, будто ты потеряла целую кучу времени. Но однажды все это забудется.
Я киваю. А сама думаю: именно этого я и боюсь.
На следующее утро, после того как Мэгги заставила меня стоять с ходунками, хотя мои ноги по-прежнему больше похожи на желе, я звоню своему лучшему другу. Родни берет трубку после первого гудка.
– Психотерапевт советует мне не разговаривать с призраками, – говорит он.
– Я в больнице, – принимаюсь оправдываться я. – На реабилитации. В смысле, перед этим я лежала в больнице. С ковидом. Я была на аппарате искусственной вентиляции легких.
Родни на мгновение замолкает.
– Черт! – наконец выдыхает он. – Ты официально прощена за то, что не ответила ни на одно из моих сообщений. Да и просто проигнорируй то, где я назвал тебя вероломной сукой. Господи, Диана! Где ты его подцепила?
– Не знаю. Я не помню, как заболела.
Я пересказываю ему в точности все, что поведал мне Финн, но чувствую себя при этом так, словно примеряю одежду, которая не совсем мне подходит. Затем я нерешительно спрашиваю:
– Родни, нас и правда всех уволили?
– Ага, – фыркнув, подтверждает он. – Ты бы видела эту кровавую бойню! Как Ева и остальные начальники отделов торговались, чтобы сохранить свои зарплаты. Я никогда не сомневался в том, что для них все мы были лишь расходным материалом. И прошу заметить, квартира в Бруклине стоит недешево. Не у всех есть сексуальные хирурги, готовые платить за аренду.
– Что же я буду делать без работы? – спрашиваю я.
– То же, что и все остальные в Соединенных Штатах. Будешь жить на пособие по безработице, печь банановый хлеб и надеяться, что конгресс соберется с духом и примет программу экономического стимулирования.
– А… что сказали в «Сотбисе»? В смысле, сможем ли мы вернуться на работу… хоть когда-нибудь? Или пора подыскивать себе новую?
– Ни хрена они не сказали, – отвечает Родни. – Только то, что они не властны над обстоятельствами, но по-прежнему преданы сфере продажи произведений искусства и прочее бла-бла-бла. Ты не читала их имейл?
Уверена, что письмо от «Сотбиса» обнаружится среди остальных 2685 не прочитанных мной писем. Интересно, почему именно эта деталь моего сна оказалась правдой?
– На Исабеле были сложности с Интернетом, – автоматически отвечаю я.
– На какой еще Исабеле?
– Родни, – тихо начинаю я, – мне хочется тебе кое-что сказать. Но в это будет трудно поверить.
– Насколько трудно? По шкале от велосипедных шорт и блейзеров во время Недели высокой моды до мясного платья Леди Гаги?
– Просто выслушай меня, – прошу я и рассказываю ему о своей второй жизни: о прибытии на Исабелу и закрытии отеля, о наносящей себе порезы Беатрис и ее задумчивом отце. О смерти моей матери. О страстной глупости, которую совершили мы в ту ночь с Габриэлем. Волны смыкаются над моей головой.
Наконец я заканчиваю свой рассказ. Родни не произносит ни звука.
– Ну? – не выдерживаю я.
– Я не знаю, что сказать, Ди.
Я закатываю глаза:
– Родни, я слышала, как ты всерьез описывал все достоинства и недостатки рюкзака с единорогом на спине пятилетнего ребенка. Тебе есть что сказать. Тебе всегда есть что сказать.
– Мм… Это напомнило мне кое о чем… Да, точно. Помнишь того парня, что спит возле магазина «Сефора» на Восемьдесят шестой? Такой, в радужном комбинезоне? Он еще вечно проповедует конец света?
На моих щеках вспыхивает румянец.
– Ты мудак, Родни! – огрызаюсь я. – Я ничего не придумала.
– Знаю, – отвечает он. – Потому что галапагосский остров Исабела действительно закрылся на две недели именно пятнадцатого марта.
– Что?! – ахаю я. – Откуда ты это знаешь?
– Загуглил, – издевательским тоном отвечает Родни.
– Пятнадцатого я приехала туда на пароме. Точнее, мне приснилось, что я туда приехала. Впрочем, не важно.
– Ну… если в тот день у тебя была высокая температура и ты лежала в больнице, вряд ли ты могла просто нагуглить такую информацию.
– Может быть, кто-то упомянул об этом по телевизору в палате…
– Или, – с нажимом говорит Родни, – ничего этого не было.
При этих словах на моих глазах вновь выступают слезы. Я и не осознавала, как сильно нуждаюсь в том, чтобы хоть кто-то мне поверил.
– Послушай, куколка, слишком многие из моих родственников увлекаются оккультизмом, поэтому я выдам тебе кредит доверия. Вдруг ты просто провалилась в какое-нибудь дерьмо четвертого измерения?
– Звучит еще более безумно, – бормочу я.
– Безумнее, чем заниматься воображаемым сексом с воображаемым другом?
– Заткнись! – шиплю я, хотя никто, кроме меня, его не слышит.
– Итак, вопрос на миллион долларов: ты рассказала Финну о своей, скажем так, внеклассной экскурсии?
– Он считает, что мои сны спровоцированы ковидом, успокоительным и ИВЛ.
– Если это было реальным… – Ронди замолкает и после паузы продолжает: – пусть и для тебя одной, ему стоит знать.
Я потираю тыльной стороной ладони переносицу, в которой внезапно вспыхивает тупая боль.
– Да мы и не видимся совсем. Он работает почти круглосуточно, а ко мне не пускают посетителей. Я чувствую себя прокаженной. Я едва стою на ногах. Я так давно не принимала душ, что уже даже не помню, когда делала это в последний раз. И, судя по моему опыту натягивания
