на себя одежды, о бюстгальтерах мне придется забыть. Я так устаю от терапии, что мой разум начинает ходить по кругу, и я не могу вспомнить, что реально, а что нет. И тогда я впадаю в панику. – Я судорожно выдыхаю. – Мне нужно отвлечься.
– Девочка моя, – отвечает Родни, – у меня для тебя есть два слова: «Король тигров».
Второй день в реабилитационном центре.
1. Я наконец успешно справляюсь с задачей надеть носки и ботинки.
2. Си-эн-эн сообщает, что восемьдесят процентов людей на ИВЛ скончались, не приходя в сознание.
Я активно борюсь со своим телом. Мой разум четко сфокусирован на таких вещах, как подъем и равновесие. Однако мои мышцы не говорят на этом языке. Как и любой другой диссонанс, это страшно утомляет. Единственный плюс в столь напряженной работе днем – отсутствие сил сопротивляться сонливости ночью. Она накрывает меня с головой, а дикая усталость не позволяет мне видеть сны.
Конечно, быть может, причина, по которой я засыпаю здесь в мгновение ока, в отличие от отделения реанимации и интенсивной терапии, заключается в Мэгги. Каждое утро она появляется в моей палате с новым орудием пытки. Возможно, я по-прежнему не верю в ее двухнедельный прогноз, но верю, что она способна вернуть меня в реальный мир.
На третий день моей реабилитации эрготерапевт Ви наблюдает за тем, как я изо всех сил пытаюсь выдавить пасту на зубную щетку. Прежде я делала это автоматически, но теперь данное занятие требует от меня огромной сосредоточенности. Я заканчиваю чистить зубы как раз в тот момент, когда в палату входит Мэгги. Она держит в руках странную приземистую коробку, которую ставит в углу комнаты.
– Время стоять, – заявляет Мэгги.
Она оглядывается, останавливает свой взгляд на ходунках, которые принесла для вчерашних занятий, и кладет их на край моей кровати.
– Давайте поближе познакомимся с Полом, – предлагает она.
– Элис, – поправляю ее я.
Мы спорили о том, как лучше называть ходунки, потому что с их помощью я не хожу, а стою.
Я свешиваю ноги с кровати, а дальше все происходит почти на автомате. Мэгги обматывает меня ремнем и ждет, пока не убедится, что голова у меня не кружится, после чего помогает мне подвинуться к краю кровати. Я стою целых тридцать секунд, и мои ноги даже не думают предательски дрожать.
Я поднимаю взгляд на Мэгги и расплываюсь в улыбке.
– Что ж, несите их сюда, – бросаю я ей вызов.
– Что вы сказали, когда вы только попали в наш центр? Что вам хотелось сделать?
– Выписаться отсюда.
– И что вам сказала я? Что вы должны научиться делать в первую очередь?
Оказывается, Ви не ушла, а занялась коробкой, которую принесла Мэгги, перетащив в кошачий уголок для моих ходунков по имени Элис.
Ви поднимает крышку коробки, и я понимаю, что это ночной горшок.
– Та-да! – радостно восклицает Мэгги.
Четвертый день реабилитации.
1. Я самостоятельно пересаживаюсь в кресло-каталку с кровати.
2. Я въезжаю на нем в ванную и чищу зубы.
3. Я так устаю, что, недочистив зубы, кладу голову на столешницу и засыпаю.
4. В таком положении меня находит медсестра, которая пришла сообщить, что мой тест на ковид наконец дал отрицательный результат.
Поскольку у меня больше нет ковида, Мэгги велит мне заниматься физиотерапией в спортзале. Она вкатывает меня на кресле-каталке в большое помещение, где несколько пациентов занимаются с своими физиотерапевтами. Зрелище повергает меня в шок – крайне непривычно видеть стольких людей в одном месте после многих дней, проведенных почти в полной изоляции. Интересно, кто из этих пациентов переболел ковидом?
Мэгги помогает мне опуститься на коврик и принимается двигать моими руками и ногами, оценивая работу суставов и силу мышц и с пристрастием расспрашивая меня о моих жилищных условиях. Живет ли в квартире кто-нибудь, кто мог бы постоянно находиться рядом с вами? Есть ли в вашем доме лифт? Сколько шагов от лифта до двери вашей квартиры? Есть ли в ней ковры или коврики? Ступеньки?
Вскоре Мэгги подводит меня к параллельным брусьям, и я с благодарностью сосредоточиваюсь на них, а не на допросе, который она только что устроила мне. Туман в моей голове до сих пор не рассеялся. Я начинаю предложение только для того, чтобы забыть, что хотела сказать.
Мэгги стоит вплотную передо мной, а позади меня находится инвалидное кресло.
– Поднимите левую ногу, – велит она.
Я чувствую, как пот струится у меня по лбу.
– Если я упаду, – мрачно замечаю я, – вы упадете вместе со мной.
– Это мы еще посмотрим.
У меня кружится голова, и я ужасно боюсь потерять равновесие, но все же поднимаю ногу на дюйм от пола.
– Теперь правую, – не отстает от меня Мэгги.
Я стискиваю зубы и пытаюсь согнуть колено, но вместо этого падаю в инвалидное кресло, которое откатывается назад на несколько дюймов.
– Ничего страшного, – утешает Мэгги. – Рим построили не за один день.
Я поднимаю на нее глаза и требую:
– Еще раз.
Мэгги щурится, но кивает:
– Хорошо. – С этими словами она поднимает меня на ноги. – Начнем со сгибания коленей.
Я делаю самое неуклюжее в мире плие.
– Теперь перенесите вес на левую ногу, – продолжает Мэгги, и я повинуюсь. – А теперь… поднимите правую ногу.
Колено предательски дрожит, я вынуждена вцепиться в брусья мертвой хваткой, но тем не менее у меня получается.
– Хорошо, – подбадривает Мэгги. – А теперь… марш.
Левой. Правой. Левой. Правой.
Я заставляю себя двигаться. Я вся вспотела, наморщилась и полностью завишу от поддержки брусьев, словно они являются продолжением моего скелета. Я так сильно концентрируюсь, что не замечаю, как успеваю продвинуться на целый фут вперед.
Мэгги присвистывает:
– Смотрите-ка, кто пошел!
Ви заявляет, что, если я смогу сама вымыть себе голову, она сделает мне подарок. Однако лучшего подарка, чем сам душ, я не могу себе представить. Я сижу на маленьком пластиковом стуле, вода струится по моей коже, и я вновь начинаю чувствовать себя человеком.
Успешно выполнив все манипуляции: наклониться, чтобы взять бутылочку шампуня, выдавить немного на ладонь, потереть кожу головы, – я чувствую себя победителем Олимпийских игр, поскольку не упала со стула. Я подставляю лицо слабой струе воды в полной уверенности, что ни один спа-салон в четырехзвездочном отеле не подарил бы мне более радостных ощущений.
Глядя на пену, стекающую в канализацию, я понимаю, что вместе с ней смываю эту чертову слабость, этот гребаный вирус, а также десять дней, память о которых вряд ли когда-нибудь ко мне вернется.
В реанимации я чувствовала себя неудачницей, зависящей от
