- Я Лапшин. Садитесь.
Выражение муки мелькнуло в глазах Невзорова, но руку он Ивану Михайловичу не протянул и сел поодаль, словно Лапшин был ему врагом.
- Вы желали ознакомиться с делом ваших сыновей, - твердо произнес Иван Михайлович. - Дело закончено и в самое ближайшее время будет передано в суд. Садитесь вот сюда, к столу, здесь вам будет удобнее читать...
- Какие уж сейчас удобства, - с горькой и короткой усмешкой сказал Невзоров. - Сейчас, да еще здесь...
- В каком смысле - здесь? - холодно осведомился Лапшин.
- Да в самом нормальном, - вскипел Невзоров. - Арест, сыск, милиция...
- Не понимаю вас.
- Да что же тут понимать! - воскликнул Невзоров. - Что же понимать, когда во всем мире полиция и сыщики...
- Во всем мире полиция и сыщики защищают интересы имущих классов, жестко и угрюмо сказал Лапшин. - И мне странно, что вы, кажется профессор, уподобляете нас...
Невзоров перебил:
- Знаете, мне сейчас не до прослушивания лекций...
- А я бы хотел досказать фразу: в данном деле, кроме всего прочего, мы, товарищ профессор, вели сложную борьбу за обездоленного человека, за сироту, за его будущее - против довольно организованной силы в лице многих значительных имен. И в вашем раздражении вы это, пожалуйста, не забывайте!
- Не забуду! - отмахнулся Невзоров, и по его лицу было видно, что он не слышал слов Ивана Михайловича.
Лапшин положил на стол толстую папку, Невзоров вынул из футляра очки, закурил и, сильно затянувшись, зашелестел листами. Читал он быстро, крупные губы его перекатывали мундштук давно погасшей папиросы, левой рукой он почесывал шею, потом пальцами стал отдирать воротничок, словно задыхался. Погодя это прошло. Лапшин делал вид, что ничего не замечает, людям невзоровской складки не подашь стакан воды, не скажешь утешительное слово, Лапшин это понял сразу.
Дважды приходил Побужинский, заглянул Криничный, принес почту Павлик, Невзоров все читал. Наконец он захлопнул папку, закурил новую папиросу и сказал едва слышно, словно сам страшась своих слов:
- Что же, расстреливать их теперь?
- Это кого?
- Братьев... Невзоровых... Олега и Глеба... моих сыновей? Стрелять, как бешеных собак?
- Почему... как бешеных? - сурово удивился Лапшин.
- Глупости... читал где-то...
Ладонью Невзоров прикрыл глаза.
- Стрелять - много, а изолировать надо, - спокойно сказал Лапшин. - Вы, конечно, понимаете, что дело не в факте ранения Самойленко, а в том, что они оставили его умирать, зная, что он жив. Факт этот подтверждается давней историей со Жмакиным. Жмакин защищал, а не нападал, а они, кстати при вашей помощи, вернее, при помощи вашего имени, - безжалостно добавил Лапшин, ваши сыновья, сделали из Жмакина преступника, а сами оказались защитниками. В результате Жмакин почти погиб, так как потерял веру в справедливость, и покатился черт знает куда, а ваши сыновья совершили второе преступление той же категории, что и первое. И во втором случае вы тоже их защищали вашим именем, вашим ученым званием, вашим служебным положением. Так?
Невзоров молчал, крепко стиснув бледное лицо ладонями.
- Вы мешали нормальному ходу следствия, - продолжал Лапшин, - вы ездили в Москву и жаловались, вы, вопреки известным вам фактам...
- Неизвестным! - сипло крикнул Невзоров. - Неизвестным! Я ничего не знал, даю вам честное слово, я думал, что Жмакин, укравший ложки, почти беспризорник, шпана, гроза нашего двора, и есть подлинный преступник...
- Вы - геолог? - вдруг спросил Лапшин.
- Геолог.
- Изыскатель? Или как там... Ну, в общем, вам приходится много бывать в поле - так это называется?
- Да. В последнее время меньше, но в молодости...
- И с вами вместе никогда не работали люди ершистые, трудные, почти шпана, как вы выражаетесь, но тем не менее люди настоящие?
Невзоров ничего не ответил.
- Войну вы воевали? Помните? Что такое разведка боем, вам известно? Языка взять - это кто, аккуратные мальчики делают? Рекорды, допустим, в авиации кто ставит? Так уж непременно пятерочники? А насчет беспризорника Жмакина - позвольте, товарищ профессор, вам кое-что разъяснить, если вы и нынче сами до этого не додумались... Недавно погиб у нас юноша, прекрасный человек, Грибков Анатолий. И было у него такое слово - "посторонний"! Самое ругательное слово. Так вот вы, понимаете ли, "посторонний". Вы знали, что Жмакин осиротел. Вы знали, как складывается у него жизнь. Вы видели, как он антенны ставил, и даже вам он антенну ставил, не ваши барчуки, а нанятой мальчик, для этого и "шпана" пригодилась, дом высокий, крыша крутая, зачем своим ребенком рисковать. Так вот, зная эту самую судьбу этого самого Жмакина, вы пальцем не пошевелили. Разве вы помогли парню? Нет, зачем вам! Вы - заняты! Мальчик этот вам "посторонний". А вот когда вас коснулось, когда вы почувствовали, что вашим сыновьям грозят неприятности, тут вы и в Москву, и к большому начальству, и куда угодно...
- Но это же естественно! - тихо перебил Невзоров. - Я тогда не верил, что они виноваты. И ведь они... мои сыновья.
- Да, да, - вдруг почувствовав усталость, сказал Иван Михайлович. Конечно, ваши сыновья. И то, что они девочке угрожали и она из Ленинграда уехала...
Сильно и круто повернувшись к Лапшину, Невзоров крикнул:
- Нет! Они не угрожали! Тут я кругом виноват. Я посоветовал Нелиной мамаше увезти девочку от скандала. Зачем ей все эти пересуды, сплетни, грязь, гадость! Они имели возможность уехать, собирались, давно собирались, и Неля сама трусила, тут мои мальчики ни при чем.
- Ну, ни при чем так ни при чем, - совсем устало сказал Лапшин, - на суде дадите показания, все это сути дела не меняет.
И совсем холодно осведомился:
- Есть у вас вопросы ко мне?
- Нет... пожалуй, нет! - тяжело поднимаясь, произнес Невзоров. Впрочем, есть. Не мог бы я... быть чем-нибудь полезен... этому Жмакину? Например, послать денег ему в заключение, ведь он в заключении? Или какое-либо ходатайство...
- А вы думаете, что он от вас принял бы деньги?
- А почему же, собственно, и не принять?
Иван Михайлович вздохнул:
- Почему? И это вы у меня, у полицейского, профессор, спрашиваете? Извините, но что-то все у вас в голове, товарищ Невзоров, перепуталось, сместилось, простите; и думаю я, что во многом случившемся с вашими сыновьями повинны вы лично. Не машите на меня рукой, виноваты и со временем поймете. Забыли вы, что живем мы при советской власти. Начисто забыли. Формально вы, конечно, советский ученый и, наверное, в геологии своей пользу приносите. Ну а по мыслям, по кругозору, что ж...
- Мещанин? - горько осведомился Невзоров.
- Это дело не мое - ярлыки клеить. Но со всеми этими вашими высокими связями, с деньжонками для Жмакина, с угоном Нели, с фанаберией, которой заражены ваши сынки, с нескромностью...
- Послушайте, мне и так достаточно тяжело нынче, - сказал Невзоров, - а вы еще меня на медленном огне поджариваете...
- Боюсь, что без меня вам будет еще тяжелее! - раздельно произнес Лапшин и, сильно нажав кнопку звонка, велел Павлику: - Проводите товарища профессора на выход.
Павлик слегка подщелкнул каблуками. Краткосрочные курсы очень его подтянули, теперь это был не просто строгий Павлик, но очень строгий, сугубо выдержанный, отличный работник Павлик...
Стану человеком - приду!
Мама покойного Толи Грибкова ушла. Лапшин опять сел в свое кресло, потер щеки ладонями и сказал со вздохом:
- Так-то, Жмакин. Лежит наш Толя в сырой земле, а Корнюха гуляет. Гуляет по свету, и не можем мы его взять. Может, и нынче кого убил...
- Всё вы с подходцем, товарищ начальник! - вяло сказал Жмакин. - Всё мне на психику давите. А я не сука!
Лапшин продолжал спокойно, будто и не слышал слов Жмакина:
- Ходит-бродит, очередное преступление готовит. И не можем мы его взять. Глубоко, мерзавец, ушел...
- Вы со своим аппаратом не можете, один Жмакин может, - позевывая, сказал Алексей. - Интересно получается. Через кого я Корнюху возьму в таком случае? Вы мне скажите, на кого вы вышли, я тогда еще подумаю. А если вы такие секретные, может мне и вязаться незачем.
Задумавшись, постукивая пальцами по стеклу, Иван Михайлович долго смотрел на Жмакина, потом спросил:
- Ты ведь Балагу знаешь?
- Смеетесь, Иван Михайлович? Балага вот как меня уговаривал воровство перекрестить. Он до того сознательный стал, прямо пионер.
- Сознательный на такую мелкоту, как ты.
- Это почему же я мелкота?
- А кто ты? Людей режешь, что ли?
Опять помолчали. Жмакин слышал, как колотится его сердце. Несмотря на то что Иван Михайлович назвал его мелкотой, говорили они нынче на равных, и тем, что Лапшин назвал ему Балагу, он как бы полностью выразил свое доверие Жмакину. С этого мгновения они были вместе против Корнюхи. Вместе с убитым Толей Грибковым, вместе с Бочковым, с Побужинским, со всеми теми, кто выдирал Жмакина из "поломатой" жизни, - против убийцы Корнюхи. Вместе с Криничным, который летал в Киев за Нелей, вместе с Окошкиным, который искал ружье в озере.
