ему навредить. Если бы он был способен прочитать ее мысли, то, скорее всего, она невольно развернула бы перед ним план города Констанц, показала лица тех, кто перемазал ее тело блестками, и поведала правду о «Группе Баадера – Майнхоф». Ее рука скользнула вверх к следующей застежке-липучке. Бруно почувствовал, как маска сползла с его лица, и воздух овеял нежную кожу под глазами. Она была мастерица снимать одежду одной рукой. Что это могло значить, Бруно не желал догадываться. Мэдхен сдернула маску, сжала ее в руке и пальцами другой руки пробежала по его волосам.
– Я знаю, что тебе нужно, – заметила она с улыбкой.
– И что?
– Haarschnitt [64]. – Она изобразила пальцами ножницы, состригающие волосы вокруг его ушей.
– Парикмахеры в районе университета привыкли обслуживать пловцов и борцов – они стригут всех налысо.
Он сжал кулак, издал жужжащий звук электрической машинки и угрожающе приблизил кулак к ее длинным волосам. На лужайке перед музеем они были как Робинзон Крузо и Пятница на необитаемом острове, заново изобретающие человеческую цивилизацию.
– Нет, нет, мы найдем обычные ножницы.
– И свечи.
Ее глаза расширились.
– Мы их забыли!
И они поспешили обратно в Пиплз-парк. Бруно практически не замечал отсутствия маски на лице. Их свечи и ароматические палочки никто не утащил, белый бумажный пакет все так же стоял под выщербленной скамейкой, на которой они сидели. На Телеграф-авеню она остановила его перед аптекой, отдала ему пакет и приложила палец к губам.
– Я скоро вернусь.
Оставшись в одиночестве, он стал разглядывать продавцов сережек для пирсинга, держащих наготове пистолеты для прокалывания ушей. Мэдхен удалила с его лица маску точно так же, как Берингер удалил его мутное пятно, и теперь он мог видеть окружающий мир во всем его многообразии. Но, лишившись маски, он мало что потерял. Мэдхен вышла из аптеки и взяла его под руку. Пройдя с ним полквартала, она вынула из рукава ножницы в пластиковом футляре.
– Я мог бы дать тебе пару долларов.
– Это не преступление – красть из такой аптеки.
Когда они вернулись в квартиру, она его раздела, усадила перед зеркалом и, пока он изучал свое изменившееся лицо, ловко его постригла. Устрашающе красивый. Теперь он мог принять этот вердикт. Хорошо, что Мэдхен сняла черные с проседью космы на затылке, восстановив форму его давней стрижки в Берлине. Теперь Бруно мог позволить себе пополнить ряды легендарных шрамоносцев. Мэдхен подровняла ему виски, а потом уперлась ногой в край ванны, чтобы приняться за его макушку. Когда короткие щеточки состриженных концов падали ему на нос и плечи, она аккуратно сдувала их легким сладким выдохом. На фоне симметрично подровненных висков деформация черт его лица выглядела как портрет руки художника-абстракциониста, аккуратно обрамленный и вывешенный на стене музея. Закончив, она встала рядом – почти одного роста с ним. Потом сбросила с себя одежду и крутанула оба крана душа.
– Теперь мы друг друга помоем.
Они все еще ни разу не занялись любовью и даже ни разу не поцеловались. И теперь, под душем, не стали. С момента ее приезда прошло менее суток. Бруно не имел понятия, сколько еще мог бы продолжаться их ритуал непорочности. Он не хотел вмешиваться в череду событий, которые казались предопределенными, и он над ними был не властен. Обрезки волос и блестки с шумом смывались в сливное отверстие. Этим блесткам не было конца, должно быть, они ссыпались из каких-то укромных уголков ее тела, откуда ему знать?
А затем, надев свежую футболку с надписью «ДЕРЖИСЬ» и треники, он отложил маску в сторону. И включил мобильник – не потому, что его интересовало, кто ему звонил – никто, – а потому что в мобильнике были единственные в квартире часы. Вечерняя смена в «Кропоткине» начиналась в пять. Бруно вошел в кухонный отсек и принял пару таблеток, хотя он давно уже забыл, для чего они нужны, и глотал их когда придется. Во всяком случае, он прикончил последнюю баночку. Он будет вести себя как паинька и затаится, хотя Мэдхен и придала ему смелости. Она вернула Бруно его лицо. Пусть не прежнее, но, по крайней мере, с этим новым лицом он мог приступить к работе.
– Тебе тут будет уютно одной? – спросил он. Мэдхен тоже натянула одну из футболок «ДЕРЖИСЬ» и сидела на складной кровати, привалившись к стене. – Мне нужно отлучиться на несколько часов.
– Ты уходишь играть на деньги?
Он кивнул. Ложь удачно сложилась сама собой, и ему казалось бессмысленным это отрицать.
– Я не собираюсь заниматься ничем опасным. Я просто хочу освободить пару студентов от бремени папиных долларов. – Его слова прозвучали убедительно правдиво. Бруно потянулся за толстовкой с капюшоном.
– Тебе это нужно? – спросила она, поднимая лежащий на кровати чемоданчик с комплектом для триктрака. Это было первое, что она заметила.
– Мне он не понадобится, спасибо.
– Ладно.
В ее согласии было что-то жалобное. Словно девочка предложила спешащему на поезд до Франкфурта папе дипломат, а тот отказался. Ей требовались более весомые заверения, но Бруно ничего не мог ей предложить.
– Со мной все будет в порядке, – сказала она.
– Если захочешь выйти, у тебя есть ключи от квартиры.
– Ja. Наверное, я посплю.
– Да, поспи.
Бруно порылся в кармане толстовки и убедился, что хэллоуинская маска с веревкой и петлей, которую ему дал Столарски, на месте. Он нацепит ее на себя на улице или зайдет для этой цели в кусты в Пиплз-парке. Пусть Мэдхен и вернула ему лицо, но Бруно оставался, как и она в Кладове, актером, которому по роли положено появляться на публике в маске.
Это были не гамбургеры. Их не следовало называть ни гамбургерами, ни мини-бургерами, ни бургеретками. Это были именно слайдеры – совершенно особая разновидность фастфуда. Вот первое, что ему надлежало запомнить. Гэррис Плайбон однажды, собирая для него фирменный «слайдер Кропоткина», заметил, что «у него не слишком мудреный рецепт» – но когда Александер Бруно прибыл заступить в первую вечернюю смену, Плайбон держался с ним как сержант с рядовым на учебном плацу: он должен был удостовериться, что Бруно в точности уразумел все тонкости рецепта. Булочки готовились на пару. Вообще-то Бруно уже был наслышан об этом новомодном фетише местных кулинаров. В старое время в «Гетто гурманов» он привык схватывать такие мелочи на лету. Но держать булочки над паром говяжьего бульона с луком, а не просто на водяной бане? Это было ему в диковинку. И сами котлетки, несмотря на душистый жар
