Корнеплодов. Что, не годится?
Корнеплодова. Евтихий, ты ребенок.
Ольга Николаевна входит.
(Быстро пряча книгу.) Лапушка! Золотко! Наконец. Скорей идите сюда. Ну что, что там слышно?
Ольга Николаевна. Сейчас все расскажу. Но сперва позвольте поздравить Евтихия Федоровича с днем пятидесятилетия. Желаю вам счастья, здоровья, долгих лет жизни и дальнейшего творческого роста. Народ ждет от вас новых выдающихся произведений. Умоляю вас, не откладывайте, чтобы раз и навсегда заткнуть рот всем вашим врагам и завистникам.
Корнеплодова. А теперь ступай.
Корнеплодов. Все-таки, Софьюшка, как же будет?
Корнеплодова. Так и будет, как я сказала. Наденешь новый костюм, голубую сорочку и ультрамариновый галстук. Ступай переоденься и потом покажешься мне.
Корнеплодов уходит.
Эй, кто там, Вера или Надя!
Вера и Надя (из-за двери). Мы переодеваемся к юбилею.
Корнеплодова. Скажите папиной матери, чтобы водку убрала и подала нам кофе. Когда переоденетесь, покажитесь мне. Ну, рассказывайте, рассказывайте же.
Ольга Николаевна. Я вырвалась из союза буквально на пять минут. Сейчас же обратно.
Корнеплодова. Но торопитесь, золотко. Вас подбросит на машине наш ветеринар. Прежде всего скажите: приветствие от союза будет?
Ольга Николаевна. Я не имею права разглашать, но по секрету скажу – не будет. Видите ли, Максим Максимович сейчас в отъезде, а Степан Степанович занял такую позицию – раз уж так случилось, что каким-то образом юбилей разрешили, то пускай себе будет, но союз, как таковой, устраняется и от приветствия воздержался. Между нами говоря, у нас в руководстве союза все прямо-таки посходили с ума. На первом плане высокий идейно-художественный уровень. Мастерство, разнообразие форм и жанров, острая, актуальная тематика. Жуткие требования!
Корнеплодова. Это они специально подкапываются под Евтихия…
Ольга Николаевна. Безусловно. Они просто завидуют, но повторяю, они сказали, что юбилей пусть себе будет. Это их частное дело, и каждый советский гражданин, как таковой, имеет право справлять свой день рождения в своем клубе, тем более если это пятидесятилетие.
Корнеплодова. Досадно.
Ольга Николаевна. Конечно. Но могло быть и хуже. Вы не знаете, какие в президиуме жуткие установки! Между прочим, курьез: заседание приемочной комиссии назначено, так же как и юбилей, в клубе, только в другой комнате.
Корнеплодова. Понятно. Это они нарочно.
Бабушка вносит кофе и убирает водку.
Пейте, лапушка, кофе со сливками. Берите торт.
Ольга Николаевна. Мерси. Я ужасная кофейница, вы знаете. Короче говоря, с юбилеем все утряслось. Это главное. Но все-таки какие злые, завистливые люди. Эта история с членским билетом, с комиссией по приему, все эти кулуарные разговоры – жуть!
Корнеплодова. Кто там орудует?
Ольга Николаевна. Я не имею права, но вам могу по секрету. Все орудуют! Я удивляюсь, как у них может подняться рука на такого человека, как Евтихий Федорович.
Корнеплодова. Личные счеты.
Ольга Николаевна. А что касается Мартышкина, то он занял двойственную позицию.
Корнеплодова. Он дал согласие сделать на юбилее вступительное слово.
Ольга Николаевна. А у меня другая информация. У Мартышкина работает машинисткой одна моя приятельница, которая сказала мне под большим секретом, что сегодня утром Мартышкин продиктовал ей две свои речи по поводу Евтихия Федоровича: одну резко отрицательную, просто убийственную, – для заседания приемочной комиссии, а другую весьма пристойную, даже, я бы сказала, восторженную, – для юбилея. И обе речи безумно талантливые.
Корнеплодова. Какую же речь он произнесет, как вы думаете?
Ольга Николаевна. Может быть, первую. Может быть, вторую. А может быть, и обе. Это никто не может предсказать. Даже я. Только бюро погоды.
Корнеплодова. Ну, если только этот фрукт посмеет попытаться сорвать наш юбилей, тогда я сама выступлю!
Надя (входя с Верой в новых, «юбилейных» платьях). Ну, что? Заметно, что мы дочери юбиляра?
Ольга Николаевна. Восхитительно! Это правда, что вы выходите за начинающего беллетриста Бурьянова? Поздравляю.
Надя. Благодарю вас. Откуда это известно?
Ольга Николаевна. У нас известно все, что касается литературы.
Корнеплодова. Ну, идите, идите же. Я вас позову.
Вера. Один вопрос. Неужели и папина мать поедет с нами на юбилей?
Корнеплодова. Обязательно.
Ольга Николаевна. Мать юбиляра! Что вы!
Вера. Как же мы все влезем в машину?
Надя. Обо мне не беспокойся. За мной заедет начинающий беллетрист, и мы с ним торжественно прибудем на торжество.
Корнеплодова. Вера, скажи ветеринару, чтобы он не завозил машину в гараж. Надо отправить нашу лапушку в союз. Позови его сюда. Пусть покажется. Я хочу посмотреть, как он одет.
Вера. Хорошо.
Надя. Значит, одобряете наши туалеты? Очень приятно. Удаляемся.
Уходят.
Ольга Николаевна. Между прочим. Усиленно распространяется версия, что Евтихий Федорович протащил через редсовет серую и посредственную повестушку Бурьянова только потому, что тот женится на Надюшке. Говорят, что скоро в комиссии они хотят публично обвинить Евтихия Федоровича в семейственности и беспринципном кумовстве. Учтите это.
Корнеплодова. Ах, подлецы! Ах, подонки!
Васин (входит). Вы мне приказали явиться?
Корнеплодова. Да. Во-первых, подбросьте Ольгу Николаевну, а затем возвращайтесь и приведите себя в приличный вид, так как вы поедете сегодня вместе с нами на юбилей. И будьте добры, побрейтесь.
Васин. Слушаюсь. Больше ничего?
Корнеплодова. Пока ничего, идите.
Васин. Стричься не надо? Вошел к парикмахеру, сказал спокойный: «Будьте добры, причешите мне уши».
Корнеплодова. Что?
Васин. «Гладкий парикмахер сразу стал хвойный»…
Корнеплодова. Позвольте, да он совершенно пьян. (Кричит.) Вера!
Вера. Что случилось?
Васин. Ровно ничего. Меня потребовали – и я явился. И пусть вас это не удивляет. Прошу прощенья. Меня напоили шоферы, отличные ребята. Полтораста граммов с прицепом. (Подмигивает.)
Вера. Этого с ним раньше никогда не было.
Васин. Потому что раньше я был человек науки, почти ученый, я мечтал об открытиях в области ветеринарии, но мои мечты поломались, и теперь я мальчик на побегушках, человек без индивидуальности, доставало. Понимаете, я доставало. Толкач! Вот что вы все со мной сделали, и я вас всех очень люблю. И презираю.
Корнеплодова. Вера, скажи этому человеку, чтобы он сию минуту вышел вон. Извините, лапушка.
Вера. Ступай вон и проспись.
Васин. Слушаюсь. Я сейчас пойду и просплюсь. Только вряд ли.
Вера. Ступай!
Васин. Я просплюсь. Но имейте в виду, когда я проснусь… О!.. К чертовой матери! Хватит! Поездили! Я живой человек, я творчески мыслящая личность! А вы кто такие? Лабазники! Хуторяне!
Корнеплодов входит и стоит, молчаливый, как монумент.
Корнеплодова. Евтихий, выгони его прочь.
Ольга Николаевна. Как вам не стыдно в такой день!
Васин. В какой такой день?
Ольга Николаевна. В день юбилея вашего тестя, всеми нами любимого и уважаемого писателя.
Васин. Кто писатель? Я не вижу. Где? Вот это? А что он написал? Он такой же писатель, как я геоботаник. Даже еще меньше. Удивляюсь, чего смотрит ваш союз!
Корнеплодов. Вон!
Васин. Хорошо. А кто вас на юбилей повезет? Вы думаете, я ничего не понимаю, а я все понимаю. Вы любите на всех ездить. Даже на собственной бабушке ездите верхом.
Корнеплодова. Евтихий, ударь его.
Васин. Что? Меня бить? Впрочем, вы совершенно правы. Бейте меня. Лупите прямо по морде. Я заслужил. Я польстился… Польстился на все это… Свое будущее, свою науку я променял на вашу гнусную чечевичную похлебку. Да знаете ли вы, жалкие, ничтожные личности, что такое ветеринария? Не подходите ко мне! Расшибу!
Корнеплодова. Позвоните в милицию!
Васин. Да знаете ли вы, что такое наша родная отечественная эпизоотологическая школа, возглавляемая Вышелесским? Вы знаете, что этой школой установлены этиология, патогенез и мероприятия по борьбе с инфекционным энцефаломиэлитом лошадей? В изучении инфекционной анемии лошадей, сапа и других заболеваний советские патологоанатомы значительно опередили буржуазную науку! А я? Боже мок, а в это время я… Но нет… Кончено!
