Корнеплодов. Завтра, Софьюшка, воскресенье.
Корнеплодова. Ну так послезавтра, в понедельник.
Надя вбегает вместе с Бурьяновым.
Почему ты врываешься как безумная?
Надя. Предки, я выхожу замуж, Миша, подтверди!
Бурьянов. Софья Ивановна… Евтихий Федорович…
Корнеплодова. Потом, потом.
Бурьянов. У вас какие-нибудь неприятности?
Корнеплодова. Идите. В другой раз. Не до вас.
Надя. Мишка, ты видишь – всем не до нас. Даже обидно. Уйдем из этого дома и будем всю ночь бродить по городу. Прощайте, предки. Пойдем, моя радость.
Бурьянов. Видите, Софья Ивановна, я уже попал в надежные руки. Исчезаем.
Уходят.
Корнеплодова. В понедельник с утра хватай машину, отправляйся в комиссию и забирай обратно заявление.
Корнеплодов. А членский билет?
Корнеплодова. Жили до сих пор, оказывается, без билета и дальше проживем. Тем более что его никто и не спрашивает. Главное не билет, а главное – состоять в списках. А в списках мы, слава богу, состоим с самого начала – и ладно. И все пойдет по-старому.
Корнеплодов. Нет, Софьюшка, все-таки это оскорбительно. Лучше давай я им представлю «Овсы цветут». Как-никак крупное полотно. Роман в четырех частях. Я уверен, что они примут.
Корнеплодова. Не обольщайся. Бывают такие романы в четырех частях, что за первую часть автору дают первую премию, за вторую – вторую, за третью – третью, а за четвертую – дают по шее.
Корнеплодов. Ты сгущаешь краски.
Корнеплодова. Не сгущаю. Ты же видишь. Всюду Сироткины. Нет, нет! Одним словом, в понедельник утром ты поедешь и возьмешь назад заявление. Или все рухнет и мы пропали. Понял?
Занавес.
Обстановка первого действия. Корнеплодова. Входит Могилянский в пальто и шапке.
Могилянский. Здравствуйте. Не пугайтесь – Могилянский. Извините, я не буду раздеваться, так как у меня еще масса всяких организационных дел. Я только позволил себе снять в передней калоши, чтобы не наследить. У вас, я вижу, недавно натирали паркет. Хорошая библиотека.
Корнеплодова. Вы откуда?
Могилянский. Из клуба. Не пугайтесь. По поводу сегодняшнего юбилея товарища Корнеплодова. Обычно юбилеями у нас занимается Ольга Капитоновна, но она гриппует, и это мероприятие поручено провести мне. Самого товарища Корнеплодова, вероятно, нету дома, так как я его только что видел в коридоре возле приемочной комиссии, но я думаю, мы его можем не беспокоить. Вы, по-видимому, вдова юбиляра, простите, супруга, так я вам сейчас доложу, как у нас обстоят дела.
Корнеплодова. Садитесь.
Могилянский. Можно. Только как бы не ободрать обивку вашего кресла. Это шелковый репс? Очень хорошая материя. Я буду сидеть корректно. (Вынимает бумаги.) Значит, обстановка такая.
Корнеплодова (подходит к двери и кричит). Кто там? Вера! Пришел человек из клуба, принеси, что полагается.
Могилянский. Средств на юбилей отпустили, как вы, наверное, уже догадываетесь, но очень много, так что юбилей пойдет, в общем, по второму разряду. Но пусть это вас не огорчает. Все будет в лучшем виде, хотя это и не моя специальность.
Вера вносит водку и закуску, ставит это все перед Могилянским.
Но если я взялся, я сделаю. Все будет как по первому разряду.
Вера. Водки хотите?
Могилянский (кланяется, привстав). Могилянский. Полтораста граммов, не больше. Благодарствуйте. (Выпивает.) Земля пухом. Значит, сначала я вам доложу, что у нас есть, а потом – чего у нас нет. Есть духовой оркестр четвертого ремесленного училища. Потом есть пятнадцать вазонов папоротника и по углам четыре настоящих живых пальмы хамеропс по два с четвертью метра высотой из треста зеленых насаждений. Затем четыре венка – от издательства, от Бюро выступлений, от Литинститута и от кукольного театра.
Корнеплодова. Позвольте, почему венков?
Могилянский. Я сказал – венков? Извините. Это я по привычке. Не венков, а приветственных адресов.
Вера. А почему от кукольного театра?
Могилянский. Там у меня служит двоюродный брат помощником администратора.
Корнеплодова. Не задавай глупых вопросов. Иди.
Вера уходит.
Могилянский. Это дочь юбиляра? Красивая женщина. Затем. Восемь поздравительных телеграмм с периферии. Уже организовано. Шесть ожидаются. Остальные – что бог даст. Самотеком. Хотели в голубой гостиной развернуть выставку произведений Евтихия Федоровича на языках братских народов, но не успели подобрать материалов.
Корнеплодова. Это совсем не нужно. Не скромно.
Могилянский. Тем более что их и нету. Труднее всего было организовать вступительное слово, так как все заняты, а кто не занят, у того грипп, а остальные в командировках. Вы, конечно, знаете критика Мартышкина? В прошлом году он у меня замечательно выступал на Новодевичьем кладбище.
Корнеплодова. Удивительно талантливый человек.
Могилянский. Так он отказался.
Корнеплодова. Да? Наверное, уже что-нибудь разнюхал. Абсолютно беспринципная личность.
Могилянский. Но я его уговорил.
Корнеплодова. Это замечательно. Хоть и беспринципный, зато какой талантливый. Пейте, пожалуйста. Закусывайте.
Могилянский. Полтораста граммов, не больше. На работе я стараюсь не пить. Зато уж потом. Когда все вернутся домой. Ваше здоровье. Затем – концерт, но пусть это вас уже не беспокоит. Один народный, два заслуженных и четыре обыкновенных. Пенье, скрипка, художественное чтение, скетч. Это все то, что у нас есть. Теперь чего у нас нет. У нас нет, во-первых, приветствия от союза…
Корнеплодова. Вот где у меня этот союз!
Могилянский. Я вам вполне сочувствую, но надо нажать. Без этого все равно как без двух академиков в почетном карауле.
Корнеплодова. Вы знаете, как на них трудно нажимать? Но я нажму!..
Могилянский. Пожалуйста. И наконец, необходим большой фотопортрет покойника.
Корнеплодова. Какого покойника?
Могилянский. Тысяча извинений. Юбиляра. Это я по привычке, так как в основном я занимаюсь вопросами организации похорон. А юбилей – это для меня вещь не типичная. Но вы не волнуйтесь. Все будет в лучшем виде. Конечно, кинохроника. Звукозапись. Фотокорреспонденты…
Корнеплодов (входит). Софьюшка, Сироткин-Амурский не хочет.
Корнеплодова. Что?
Пауза.
Это никому не интересно. Ты видишь, что сидит человек по поводу юбилея. Принеси твой фотопортрет.
Корнеплодов уходит.
Только самого большого формата. Пейте.
Корнеплодов приносит портрет.
Такой вас устраивает?
Могилянский. Вполне. Мы его поставим среди папоротников. А что касается банкета, то на банкет средств не отпустили. Но если вы захотите на собственные средства…
Корнеплодова. Хорошо, хорошо. Ступайте.
Могилянский. Видимо, юбиляр хочет немного отдохнуть. Я понимаю. До вечера. Я восхищен вашей квартирой. (Уходит.)
Корнеплодова. Что ты сказал? (Запирает дверь.)
Корнеплодов. Сироткин-Амурский не хочет возвращать заявление. Сегодня вечером мой вопрос будет обсуждаться на комиссии.
Корнеплодова. Они знают, что сегодня вечером юбилей?
Корнеплодов. Я думаю, знают. Во всяком случае, Сироткин-Амурский был очень любезен и даже улыбался.
Корнеплодова. Улыбался? Тогда это действительно катастрофа. Если ты не представишь своих произведений, они тебя уничтожат. А представить нечего.
Корнеплодов. Может быть, представить свои лекции?
Корнеплодова. Ах, какие там лекции! Всего и есть одна лекция «Моя встреча с Бернардом Шоу в ВОКСе», с которой ты выступаешь уже двадцать пять лет.
Корнеплодов. Тогда, – только ты, ради бога, Софьюшка, на меня не кричи! – может быть, все-таки «Овсы», а? Рискнуть? Или, может быть, заболеть и отменить юбилей?
Корнеплодова. Отказаться от юбилея?! Ни за что! Лучше умереть. Юбилей – единственный выход из положения. Давай сюда «Овсы цветут». Посмотрим.
Корнеплодов. Вот, Софьюшка, последнее издание, двадцать пять лет назад издано, библиографическая редкость…
Корнеплодова (перелистывает книгу и из разных мест читает). «На большие миллионы верст вокруг, словно ядреная баба-вековуха, разметалось море овсов. И цвели те овсы истово и буйно. Рыжемордое, бородатое и задастое солнце всходило над теми неуемными овсищами…» Боже мой! «В Яругах сладко сочилась весенняя тягомотина». Нет, нет! «Митрич потянул Ваську за упругие груди и хлобыстнул по уху тальянкой…» «Ахти, бабоньки! – истошно голосила Кирибеевна полосатым голосом…» Кошмар!
