Надя. Нет, нет, не в том смысле чужие, что чужие, и не в том смысле разные, что разные, а отдельные. Ты меня понимаешь?
Бурьянов. А как же!
Надя. И вдруг эти два человека уже не чужие, не разные и не отдельные. Разве это не удивительно?
Бурьянов. Удивительно, удивительно.
Надя. И страшно. Я тебя сегодня ужасно люблю. Люблю до слез. И немножко боюсь почему-то…
Бурьянов. Не бойся. Я хороший.
Целуются.
Твоя мама говорит, что мне нужно попасть в надежные руки. У тебя надежные руки? Лапки?
Надя. Как ты думаешь, мы будем с тобой счастливы?
Бурьянов. Что за вопрос! Конечно. Ого! Все предпосылки. Тем более если отдадут нам старую дачу. Я уверен, что они отдадут. Это будет наша база. Главное, иметь в жизни крепкую базу. Ты со мной согласна?
Надя. Я не понимаю, о чем ты говоришь?
Звонит телефон.
Да. Квартира Корнеплодова. Его нет дома. Подождите минуточку. Мама, иди сюда, по срочному делу из клуба.
Корнеплодова (входит). Бегу, бегу. У телефона жена Евтихия Федоровича. Да. Послезавтра? Так быстро? Вот это я понимаю, молодцы! Правильно сделали, что уже разослали. Да вы не беспокойтесь, народ придет. Народ любит Евтихия Федоровича. Спасибо. Будем держать связь. (Кладет трубку.) Оказывается, юбилейный вечер назначен на послезавтра. Уже разосланы пригласительные билеты, а заметки появятся завтра. Красивый вид будет иметь Сироткин!
Корнеплодов входит.
А, Евтихий! Ты слышал? Юбилей послезавтра. Наденешь черный двубортный костюм, голубую сорочку и синий галстук, как у Горького. Ну что, всех застал? Подал заявление? Как они тебя приняли?
Корнеплодов. Приняли хорошо. Заявление подал. Всех застал.
Корнеплодова. Ты им сказал, что нужно срочно?
Корнеплодов. Сказал.
Корнеплодова. А что они?
Корнеплодов. Сказали – хорошо. Поставят на ближайшее заседание приемочной комиссии.
Корнеплодова. Когда?
Корнеплодов. Послезавтра.
Корнеплодова. А членский билет когда выдадут?
Корнеплодов. Тогда же.
Бурьянов. Видите, а вы нервы себе трепали.
Корнеплодова. Ну, Сироткин! Теперь участок наш. Надеюсь, они были с тобой любезны? Чувствовалось уважение?
Корнеплодов. Чувствовалось.
Корнеплодова. Да что ты, Евтихий Федорович, по одному слову цедишь. Когда не надо – тебя не остановишь, а когда надо – тебя буквально приходится доить, как корову.
Корнеплодов. Устал я, Софьюшка. Семинар в Литературном институте – передавал молодым людям свой опыт, секреты мастерства, так сказать… Потом редсовет. Потом публичная лекция… Вот теперь, по поводу этого билета, в союз пришлось… Думаешь, легко мне в союз ходить? Пойду отдохну.
Корнеплодова. После юбилея отдохнешь. А теперь не время. Ступай готовься к юбилейному выступлению. Я там тебе набросала. Только не перепутай страницы. Народ ждет от тебя настоящего, большого, честного, горячего писательского слова. И не вздумай там спать. А то я тебя знаю. Тебя только оставь одного с подушкой. Ступай.
Корнеплодов уходит.
Вера, поди сюда!
Вера входит.
Рукописи все прочитала?
Вера. Две прочитала. Дрянь. А третью – эпопею – вот дочитываю.
Корнеплодова. Ладно, можешь не дочитывать, тоже, наверное, дрянь. (Перелистывает и взвешивает на ладони рукописи.) Длинно пишут, дай бог им здоровья. (Вере.) Вот тебе еще две штуки на вечер. Да своему ветеринару дай почитать вот эту трилогию. Кстати, где он? Я его не вижу.
Вера. Машину в гараже моет.
Корнеплодова. Как бы кузов не поцарапал. Что там в кухне за голоса?
Вера. Это папина мать с дачи приехала. Привезла сливки и кислую капусту. С Феней разговаривает.
Надя. Бабушка приехала!
Корнеплодова. Только ты ее, пожалуйста, в комнаты не тащи. Евтихий Федорович работает, а мне тоже не до нее. Накорми ее чем-нибудь от обеда. Да узнай, как там: расплатились Соловьевы за молоко или еще не расплатились? Если нет, то пусть им больше не отпускают молока. Впрочем, я потом сама зайду.
Надя. Миша, пойдем поздороваемся с бабушкой. Я ее очень люблю. А ты ее любишь?
Бурьянов. Чудесная старуха. Крепкая. Не каждый мужчина так яблони окопает. Орловских кровей.
Надя и Бурьянов уходят.
Вера. Надя мне торжественно сообщила, что собирается замуж за Мишу.
Корнеплодова. Могла бы не сообщать. У нее все на носу написано. Да и Мишенька наш сияет. Я рада. Я думаю отдать им нашу старую дачу.
Вера. Я так и знала!
Корнеплодова. Ты, Вера, в общем, довольно красивая женщина, но когда ты начинаешь злиться, то у тебя лицо делается как вымя. Конечно, мы могли бы отдать эту дачу вам, но посуди сама, какой же хозяин твой ветеринар? Не мужчина, а недоумение. Даже вагон дранки до сих пор не сумел получить. Но я тебя не виню. Это наша общая ошибка.
Вера. Вообрази, у него навязчивая идея, что ветеринария его призвание.
Корнеплодова. Я ничего не имею против ветеринарии. Упаси бог! Даже напротив. Недавно вот появился на горизонте один ветеринар, который лечит людей от всех болезной особо приготовленной жидкостью из мертвых лягушек. Берет по триста пятьдесят рублей за пол-литра. С приезжих дороже. Так возле его дома еще с вечера такая очередь, что приходится вызывать конную милицию. Вот это ветеринар. Нам бы в дом такого ветеринара. А твой не добытчик. Спасибо, хоть на шофера-любителя выучился.
Вера. К сожалению, ты совершенно права.
Корнеплодов (входит). Софьюшка, ты одна?
Корнеплодова. Что тебе? Вера, пойди к бабке на кухню.
Вера уходит.
Ну?
Корнеплодов. Я тебе совсем забыл сказать. Они требуют, чтобы я представил свои труды.
Корнеплодова. Какие труды?
Корнеплодов. Сочинения.
Корнеплодова. Чьи сочинения?
Корнеплодов. Мои.
Корнеплодова. Твои сочинения? Для чего это им понадобилось?
Корнеплодов. Не знаю. Такое правило. Иначе они не выдадут членского билета.
Корнеплодова. Вот как? И что же ты им сказал?
Корнеплодов. Ничего не сказал. Сказал, что представлю.
Корнеплодова. Так. Что же ты им представишь?
Корнеплодов. Софьюшка, почему ты на меня так странно смотришь? Может быть, ты сердишься? Честное слово, я им больше не сказал ничего лишнего. Я почти все время молчал.
Корнеплодова. Погоди. С кем ты разговаривал?
Корнеплодов. Сначала с ними, а потом они меня направили в приемочную комиссию, причем знаешь, что самое смешное?
Корнеплодова. Ну?
Корнеплодов. Самое смешное, что ответственный секретарь этой самой приемочной комиссии – Сироткины.
Корнеплодова. Этот Сироткин?
Корнеплодов. Нет, слава богу, не он, однофамилец. Периферийный писатель, откуда-то с Дальнего Востока, Сироткин-Амурский. Даже что-то такое написал. Говорят, не так плохо. Во всяком случае, его выдвигают. Анекдот, правда?
Корнеплодова. Всюду Сироткины! Евтихий, тогда это очень серьезно.
Корнеплодов. Ты думаешь? А что?
Корнеплодова. Не понимаешь?
Корнеплодов. Не понимаю.
Корнеплодова. Тогда я тебе объясню. Это они сделали нарочно. Вопрос о твоей принадлежности к союзу будет стоять на комиссии. Выяснится, что у тебя нет произведений. И они тебя просто не примут.
Корнеплодов. Меня?
Корнеплодова. Да, именно тебя.
Корнеплодов. Ты шутишь?
Корнеплодова. Не до шуток. Надо смотреть на вещи трезво. Они тебя на совершенно законном основании не примут. В «Литературке» появится заметка. Маленькая заметка в хронике, напечатанная крошечными муравьиными буквами… И… И я не представляю себе, что мы будем делать. Неслыханный скандал.
Корнеплодов. Ты меня пугаешь? А как же в таком случае с участком в зеленой зоне?
Корнеплодова. С участком? Евтихий, я начинаю подозревать, что ты просто дурак. Какой там участок! Об участке уже и речи нет! Черт с ним. Пусть он провалится, этот злосчастный участок. Надо спасать юбилей. Надо спасать семью. Нельзя допустить, чтобы вопрос о тебе стоял на комиссии. Надо сию же минуту, пока еще не поздно, взять обратно твое заявление. (Набирает номер.) Алло? Приемочная комиссия? Попросите, пожалуйста, товарища Сироткина-Амурского. Уже ушел? В таком случае технического секретаря. Тоже ушел? Досадно. Ну, кого-нибудь, очень вас прошу. Все ушли? Ах, как обидно! А вы кто? Уборщица? Вот что, лапушка, скажите, пожалуйста, золотко, когда приходит на работу товарищ Сироткин-Амурский? В десять утра? Спасибо, солнышко. (Кладет трубку.) Завтра же с утра хватай машину – и к Сироткину-Амурскому в комиссию.
