Росси положил аппарат на стол и принялся разматывать кабель.
Вдруг что-то заставило его засунуть руку в карман. Перстня в нём не было.
– Упс! – произнёс издевательский голосок. – Какое трагическое разочарование!
На лабораторном столе сидел переливающийся, словно сделанный из расплавленной платины, комар.
Росси потребовалось чудовищное напряжение воли, чтобы побежать к двери, но его тело двигалось медленно, как будто воздух превратился в воду. Бафомёт наблюдал за ним, потом взлетел и уселся ему на затылок.
– Что же мне с тобой сделать? – зашипел он. – Забраться в твоё ухо? Просверлить голову? Или будешь меня слушаться?
В череп Росси вонзилась раскалённая игла, и он вскрикнул.
– Буду, – простонал он.
– Конечно, будешь! – злорадно сказал Бафомёт. – Доставай мою шкатулочку. А потом мы тихо уйдём отсюда.
Пока Росси отпирал сейф, Бафомёт трепался без умолку:
– Я уже давно мог стать металлической ниткой и перерезать тебе горло. Но ты мне нужен, чтобы тащить шкатулку. В конце концов я тебя, конечно, уничтожу, но сначала подыщу себе тело получше…
На торце тяжёлого кубического здания сидела крылатая химера. Её круглые, как у птицы, глаза были закрыты плотными веками, но она вслушивалась в шумы и скрипы, которые приближались к ней с дальнего конца улицы. Через несколько минут она расслышала человеческий голос.
Химера приоткрыла один глаз, потом распахнула оба. Одетый в белое человек шёл медленно, неловко опираясь на блестящее кресло, которое он с трудом толкал перед собой. Химере понадобилось время, чтобы понять, что именно её удивило.
Человек не был испуган. Он ни от кого не скрывался, а просто шёл, издавая странные ритмические звуки. Он уже проходил под химерой и казался беззащитным, так что она начала расправлять крылья, чтобы на него спикировать.
Солнце медленно опускалось, и его свет сделал контуры домов резче, а краски – теплее. Человек остановился и уселся в кресло, забросив руки за голову и разглядывая крыши. Потом он заметил химеру.
Она зажмурилась и притворилась каменным украшением. Человек продолжал сидеть молча, и она не шевелилась. Наконец он пробормотал что-то и зевнул. Химера, пользуясь моментом, поползла к противоположной стороне крыши.
С началом сумерек на рекламных щитах и стенах оживали голограммы – гордость нью-йоркского гарнизона, почти все лаборатории которого были заняты разработкой рекламных технологий и сюжетов.
Призрачная девочка стоит на ромашковом поле и смотрит на стаканчик с шоколадным напитком. Камера приближается, и мы видим этот напиток – медленный, матово-блестящий, сладкий, как материнская любовь!
Седой мужчина сбрасывает рубашку и оказывается мускулистым силачом. Как играют его мышцы! Восхищённые красавицы трепетно прикасаются к его плечам. В чём секрет его силы? В таблетках! Глотайте такие же – и вам будут обеспечены потоки женского восхищения и любви. Много любви, вам её надолго, навсегда, с запасом хватит.
На закат мчится машина! Сверху. Снизу. Сбоку. Единственная, совершенная, явившаяся к нам из иного мира. Ах, её стремительные формы! Её колёса, фары! Вот она остановилась. Прекрасная женщина восхищённо гладит её капот, привлекательный молодой человек открывает дверь чудесной машины. Взгляды мужчины и женщины встречаются. Сверкающая машина соединила их. Благодаря ей они обрели свою любовь.
Вечно молодые зубы, потоки расплавленного сыра, драгоценные украшения, бесценные шубы, косметика, словно бы сотворённая в стране фей, озёра идеального машинного масла.
Фантомы прижимали к себе бутыли со стиральным порошком, изнемогая от наслаждения, поедали пиццу, с горделивым удовлетворением демонстрировали покрытые потной росой мышцы.
Леонид удивлённо разглядывал эти образы, казавшиеся слишком болезненными и чрезмерными для человека, воспитанного в аскетическом Советском Союзе.
Площади призрачного свечения создавали ощущение иной реальности, которая что-то нашёптывала, на что-то намекала, но никогда не воплощалась. Она словно жила за острой стеклянной гранью. Надежда влекла воображение за эту грань, и глубоко в психике человека почти незаметно для него происходил едва ощутимый порез и тонкое кровотечение.
Задача рекламы была в том, чтобы люди всю жизнь бились о невидимые стёкла, как мошкара, доводя себя до изнурения и до самой смерти себя не осознавая.
Блики света утомляли Леонида, и время от времени он закрывал глаза. Такие моменты химера использовала, чтобы ещё немного к нему приблизиться. Она уже спустилась на мостовую и подбиралась к сидящему в кресле человеку, желая его сожрать и в то же время изнывая от любопытства.
Леонид быстро устал от череды образов и старался уснуть, но звуки заставляли его открывать глаза. Город выглядел безлюдным, и могло показаться, что человечество уже погибло в давным-давно предсказанной катастрофе, оставив после себя только рекламу.
В конце концов он заметил подползающую к нему химеру. Она, конечно, снова зажмурилась и притворилась статуей.
– Ты кто? – спросил он.
Химера молчала. Леонид протянул к ней руку, и она, не открывая глаз, поползла к нему. Скоро она ощутила, что человек гладит её клюв. Вместо того чтобы оттяпать ему руку, обалдевшая химера сидела смирно, разбираясь в обуревающих её чувствах.
Леонид уже ерошил перья на её загривке.
– Тебе тоже здесь одиноко? – спросил он.
Он начал забывать Голос, так ясно говоривший с ним, когда он был в забытьи после появления в Уре, но всё ещё чувствовал себя защищённым и не сомневался, что в его пребывании здесь должен быть некий смысл. Ему хотелось узнать, какой именно, и во всём он старался увидеть подсказку.
Химера напомнила ему картинку из школьного учебника истории.
– Хочешь, я придумаю тебе имя? – спросил он.
Химера хмурилась, не открывая глаз.
– Можно было бы назвать тебя Машкой, – пробормотал Леонид. – А ты, если бы умела разговаривать, мне бы ответила: «Какая я тебе Машка, мы вовсе не знакомы». У нас в деревне была корова Машка.
Обнимая химеру за шею, он в конце концов задремал и увидел во сне окружённый забором деревенский двор и прогретые солнцем листья лопухов, среди которых он в шутку прятался от своей молодой мамы. Мама доставала воду из колодца, и драгоценные капли, стекающие с её ведра на землю, гремели, как водопад.
Леонид проснулся, когда ночь закончилась. Рядом с ним, привалившись к креслу, спала химера. Ему захотелось пить, и он, посомневавшись, направился к разлитой неподалёку луже. Ноги плохо его слушались, и потому он шёл медленно. Он осторожно присел на корточки и наклонился к блестящей поверхности.
– Не пей, Иванушка, – козлёночком станешь, – предупредил он своё отражение и зачерпнул ладонью воду.
Напившись, он обернулся и увидел, что химера за ним наблюдает. Её зрачки были выпуклыми, а глаза – плоскими, словно блюдца. Зрачки двигались
