в своем безупречном обличье
Опомнилась Фаина лишь в тот момент, когда Ян вытолкнул ее наружу. Он тяжело дышал и еле стоял на ногах, обеими руками упираясь о стены лифта – прекратить безумие, которому они придались, оказалось сложно даже для него. Прежде, чем кабина закрылась, он тихо сказал:
– Уходи. Иначе быть беде.
Створки съехались, оставив на сетчатке глаза воспоминание о том, каким было его лицо мгновение назад. Страдающим. Исполненным боли.
Фаина покачнулась, оперлась о стену, постояла так немного, пытаясь прийти в себя, вернуть реальность под ноги. Не получалось. Никак не получалось. Последняя граница между правдой и вымыслом стерлась только что. Дальше уже некуда. Но она улыбалась от счастья и чего-то еще, казавшегося ей до истерики смешным во всей ситуации. Стояла так и переводила дух, не в силах согнать ухмылку с одеревеневшего лица.
Затем Фаина осмотрелась – родной четвертый этаж. А неплохое вышло возвращение. Встретили с душой. Срочно надо было в душ: с каждым шагом возрастал дискомфорт от вымокшего нижнего белья. Под струей холодной воды (шла традиционная неделя отключения горячей) в голове прояснилось, вслед за чем в геометрической прогрессии стало расти отвращение. Фаина порицала себя за проявленную слабость и мягкотелость. Конечно, это было приятно, иначе и быть не может, когда тебя целует тот, кто только что желал убить. Но ведь она совсем потеряла голову! Это недопустимо. А как же пламенные речи в стиле «я никогда не стану одним из его трофеев»? Где вся твоя гордость, вся ненависть и презрение к ублюдку-соседу, который невесть что о себе возомнил и всегда раздражал тебя своим нарциссизмом? Где же все это теперь? С влажными трусами отправляется в стирку? Зачем ты позволила ему это? Зачем ты придержала дверь лифта, если поклялась избегать его? Как ты допустила эту катастрофу?
Что будет дальше?
А дальше было вот что: Фаина сидела в комнате и занималась своими делами, следуя излюбленной стратегии «все это дерьмо меня не касается». А разве был какой-то иной путь? Она взяла йо-йо и провела около часа, тренируя обе руки по очереди. Это помогло ей обдумать все как следует. Выводы сформировались такие: во-первых, не воспринимать случившееся как нечто, что должно изменить ее жизнь; во-вторых, не думать о том, что будет дальше, а просто наблюдать; в-третьих, не относиться к этому поцелую всерьез, ведь Ян весьма любвеобилен, вероятно, для него этот пустяк ничего не значит; в-четвертых, не предпринимать каких-либо шагов к прояснению ситуации; в-пятых, не допустить подобного в будущем.
О существовании Александра Фаина забыла напрочь. Все, что связывало с ним, рассыпалось в прах и рассеялось по ветру. Ей очень хотелось выпить, но в запасах ничего не было. Можно, конечно, попросить у Гены – у него всегда найдется. Но для этого нужно выйти из комнаты, что увеличивает риск нежеланной встречи. Будь под рукою даже самое мерзкое пойло, она бы приложилась к горлышку, настолько шалили нервы.
Перечитав перед сном свое стихотворение, Фаина сладко вздохнула, положила тетрадь под подушку и вскоре отключилась. Ей приснилось, что она сидит в церкви и слушает проповедь о блуде и чревоугодии. Священником был Ян в уже знакомом черном одеянии в пол. Вот только во сне он даже не глядел в ее сторону, зато она не могла от него оторваться.
Девушка проснулась под утро, едва начало светать, и долго ворочалась в постели, размышляя над странным сном. В какой момент вышло так, что Ян, перепробовав многих, стал проявлять интерес и к ней? Чего ему не хватало в тех, других, чтобы бросить взгляд в сторону странной, непривлекательной соседки? Почему нельзя было заметить это раньше, придушить в зародыше? Пожалуй, первый тревожный звоночек зазвенел немногим позже того случая, когда ее волосы ударили соседа током, едва он коснулся их. С тех пор она стала все чаще встречать на себе его мрачный взгляд, еще не представляя, что это сулит в ближайшем будущем. Сейчас ей в тягость даже вспоминать, что он все еще проживает рядом, не говоря уже о постоянной необходимости придумывать, как избежать встречи с ним, а если встреча произошла – как выкрутиться невредимой, что отвечать на его зашифрованные послания.
Как невероятно легко было раньше, когда Ян в упор ее не замечал, причиняя вред только самооценке. Детские страдания! Безразличие такого, как он, давало множество преимуществ. Во-первых, его можно было свободно разглядывать, находясь на расстоянии метра. Во-вторых, он был недосягаем, а потому предсказуем: заранее было известно, как он посмотрит, что произнесет, в какой момент повернется своей широкой спиной или захлопнет дверь, словно тебя не существует. Фаина очень скучала по тем временам. Вот бы все стало, как прежде: чтобы Яну вновь не было дела до нее, а она могла бы наблюдать за ним со стороны, порицать, осуждать, ненавидеть, презирать, но только чтобы оставаться для него пустым местом, чтобы он не трогал ее, не замечал.
А что происходит сейчас? Прямо противоположное. Подумать только, они поцеловались! Насколько же надо забыться, чтобы допустить подобное? Еще месяц назад сложно было себе представить, чтобы сам Ян заговорил с нею. Их дорожки слишком плотно пересеклись. Прекрасно помня обо всех конфликтах, о поведении соседа на протяжении всего времени его проживания здесь, Фаина сейчас должна испытывать как минимум неприязнь к его напористым попыткам затащить ее в постель (или чего он хотел? Убить ее?), а также вполне естественный страх подцепить венерическую болезнь. Он водит ее вокруг пальца, развлекается, но нужно ему одно. То же самое, что он уже получил от всех остальных девушек. Так почему же, ясно сознавая все это, не выходит избавиться от идиотского чувства радости, как будто… влюбился во что-то запретное?
Проклятое ощущение окрыленности и свободы, наполнившее тело после поцелуя, не слабело. Оно перекрывало доводы рассудка, логику, интуицию, здравый смысл, полученный опыт, даже неприятные воспоминания о Яне блекли под его влиянием. Фаина не хотела признаваться себе в том, о чем говорила Браль, о чем она сама в глубине души знала – знала с того самого момента, как увидела Яна впервые, нахмуренным, с молотком в руках и гвоздем в зубах, в махровом халате на голое тело.
Разумеется, он не испытывает к ней взаимных чувств. Его намерения просты, понятны и предсказуемы. Но имеет ли значение хоть что-нибудь из того, что беспокоило ее ранее – теперь, после того, как они поцеловались? Теперь будет только боль, и надо приготовиться к ней.
Фаина размышляла о дальнейшем развитии событий, пока мочевой пузырь не заставил ее подняться. Она мыла руки у раковин, когда дверь 405-ой слегка приоткрылась,
