выпуская наружу ночного гостя. Человек был обернут одеялом, которое придерживал одной рукой, и ступал как можно мягче и тише, прокрадываясь к себе. Фаине пришлось протереть слипшиеся глаза, чтобы поверить своему зрению.
Они, конечно, заметили друг друга, но говорить ничего не стали. Обе понимали, насколько это бессмысленно – устраивать разъяснения в столь глупой ситуации. Шокированная, Фаина возвратилась в постель. Перед глазами у нее стояла Лиза – скромняга Лиза, обмотавшая голое тело чужим одеялом, с растрепанными волосами, укусами на шее, дрожащей рукой, счастливым и чуть растерянным взглядом, босыми ногами аккуратно ступающая по холодному общажному полу, чтобы никого не потревожить, не выдать свой маленький секрет. Скромняга Лиза, которая не так давно заявила, что Ян ее совсем не привлекает, и вообще ей нравится Кирилл. Можно было, конечно, убеждать себя, будто соседка возвращалась именно от него, но ведь и так понятно, в чьей постели она на самом деле побывала. Или они с Кириллом теперь все делят поровну? Пресловутый тройничок, о котором шутили девочки.
Уснуть не получилось. У этого человека нет совести, стыда и каких-либо моральных установок. Как давно Лиза бегает к нему? Кто еще у него в гареме? Омерзительно. Фаина чувствовала себя униженной, облитой помоями. Он просто добивается, чтобы и она стала его девочкой на побегушках. Готовой в любой момент явиться и ублажать его. Именно поэтому он то запугивает ее, то ведет себя спокойно и отстраненно, то игнорирует, то вновь проявляет пылкость. Это его метод. И он работает.
От ужасной догадки внутри шевельнулось нечто. То была даже не злость, а кое-что похуже – мумия прежней Фаины, забытая, запылившаяся, готовая вновь взять бразды правления в свои иссушенные руки. Новая Фаина оказалась слаба и ранима, не приспособлена к реальным условиям, ее время ушло. Последнее, что она могла сделать, дабы оправдать себя – это слезами увлажнить очнувшуюся мумию, вернув ей украденную жизнь и энергию. Фаина тихонько поревела в подушку, и только после этого ей удалось забыться болезненным сном.
Глава 25, в которой Фаина завидует бабочке
«…демоны с попущения божьего обладают силою портить погоду, приносить людям всякого рода зло…»
Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»
Фаина распахнула глаза ближе к обеду. С опухшим от ночных рыданий лицом и небывалым чувством голода она тяжело приподнялась в постели. Боль в спине была просто невыносима – то ли тело затекло во сне от неудобной позы, то ли это естественные последствия очередной беседы с Яном тет-а-тет. Девушка с трудом поднялась, скинула с себя ночнушку и повернулась спиной к зеркалу, выглядывая из-за плеча. На лопатках красовались фиолетово-желтые пятна, размытые и нечеткие, словно акварельные разводы.
Фаина недовольно засопела и, хмурясь, стала с раздражением одеваться. Вытянулась к потолку, хрустнула позвоночником, размялась. Ночное оцепенение неохотно покидало закаменевшее тело. Распахивая занавески, она размышляла о том, что синяки становятся такого цвета где-то через неделю после появления. Но никак не на следующий день. А Ян здорово приложил ее к железной стене. Проявил чудеса гостеприимства.
Интересно, как много раз за все это время он мог бы убить ее, если бы не сдерживался? И каким образом это желание перерастает в зов плоти? Он поцеловал ее словно бы от безысходности. Потому что руки связаны. И переспать с нею – все, что он может себе позволить.
В комнату хлынул прохладный воздух, и Фаина немного постояла у окна, глубоко дыша с прикрытыми глазами. На завтрак хотелось чего-нибудь свежего, не успевшего заветриться в холодильнике. Например, салата из фруктов, политых несладким йогуртом.
Заставив себя не вспоминать о ночной встрече, об очередной безнаказанной выходке Яна, обо всем этом дерьме, которое комом подступало к горлу, она сбежала в магазин, концентрируясь только на одном ощущении – голод. Словно не ела несколько суток. Или накануне занималась тяжелым физическим трудом, а теперь организм требовал восстановить силы. Голод вел ее по улице, спазмами скручивал желудок. Что-то с нею было не так. Что именно? Какие-то внутренние схемы перестраивались. Нельзя было их увидеть или даже назвать, но они составляли механизм, который делал Фаину самой собой. И сейчас они со скрежетом меняли свою форму.
Девушка шагала по теплому весеннему переулку, прислушиваясь к себе. Восприятие мира приобретало прежние оттенки – как раньше, до лечебницы, до нелепой попытки стать «как все». Визуальные границы окружающего мира были размыты до тех пор, пока она не концентрировала на них внимания. Глаза видели только то, что ей хотелось видеть. Выхватывали из общей картины небольшие фрагменты – линии на ладонях, насекомое в воздухе, чью-нибудь красивую пуговицу на распахнутой куртке, потертости на собственных кроссовках, трещины в асфальте.
Аналогичное происходило со звуками. Шум городской жизни и ее обитателей для Фаины оставался едва слышимым фоном личных внутренних процессов. Рев автомобильных двигателей, гомон многоликой толпы – самые громкие звуки на улице – тускнели в сравнении с маховиком, который вращался в ее голове, обрабатывая одновременно слишком много информации в виде вопросов, догадок, воспоминаний (мнимых и настоящих), попыток связать все это воедино и проанализировать, создать алгоритм, выстроить систему. Однако временами, очень редко и по неизвестным признакам, мозг вычленял из общей звуковой дорожки нечто определенное. Например, всплеск воды в луже от касания детского резинового сапога. Или легкий звон колокольчика на входе в сувенирную лавку. Или асфальтодробилку где-нибудь на соседней улице. Или капель кондиционеров, которыми, точно крупными бусами, увешаны новостройки.
Складывалось впечатление, что Фаина находится в полутрансе, и это стандартное состояние, в котором ей удобно существовать: мозг переходит в спящий режим и реагирует только на определенные раздражители, соотнося со своими потребностями. Однако иногда в этот раздел случайно попадает и всякий сор. В итоге Фаина не слышит и не замечает вещей очевидных, зато видит и ощущает то, на что окружающие на обратят внимания и пройдут мимо.
Но не обо всем этом размышляла Фаина, бредя по улице. Маховик с натужным скрежетом перемалывал воспоминания о вчерашнем поцелуе – каким он был ласковым, влажным и волнующим. Если в тот день, когда Ян швырнул ее на кровать и поменял цвет кожи, все было не сном, получается, они целовались уже дважды. И как не похожи меж собою эти два раза. Тогда, возможно, один из поцелуев и правда придуманный. Какой?..
По пути к продуктовому повстречался Кирилл. Заметив его издалека, Фаина сначала не поверила глазам, затем ускорила шаг. В одной руке парень нес большой непрозрачный пакет с красной буквой, а другую прижимал к груди. Она была в гипсе, болталась на марлевой повязке через шею.
– Привет, что это с тобой?
– Здравствуй, да ничего особенного, – дружелюбно улыбнулся Кирилл.
