- Очень сильное. Несколько недель, проведенных в Париже, придали мне силу и мужество. Действительно, только там я научился гордиться тем, что работаю.
- Объясните мне это, пожалуйста.
- Очень просто. У нас труд дает скудные результаты: мы бедны, отсталы. А там труд сияет, как солнце! Вспомните эти здания, от крыши до тротуара покрытые украшениями, словно драгоценные шкатулки! А изобилие картин и статуй, а бесчисленное множество машин, а бездна фабричных и ручных изделий! Лишь в Париже я понял, что человек только с виду хрупок и мал. На самом деле это титан, гениальный и бессмертный! Он с одинаковой легкостью ворочает скалы и высекает из камня тончайшие кружевные узоры.
- Да, - подтвердила панна Изабелла, - у французской аристократии было достаточно времени и средств, чтобы создать эти шедевры.
- У аристократии?
Панна Изабелла остановилась.
- Вряд ли вы станете утверждать, что Луврскую галерею создал Конвент или парижские фабриканты?
- Разумеется, нет, но и не вельможи. Это плод совместного творчества французских строителей, каменщиков, плотников, наконец художников и скульпторов всего мира, которые ничего общего не имели с аристократией. Вот великолепная манера - приписывать бездельникам заслуги и труд людей гениальных и вообще всех тех, кто работает!
- Бездельники и аристократия! - воскликнула панна Изабелла. - Мне кажется, ваше выражение можно назвать скорее сильным, чем верным.
- Вы разрешите, сударыня, задать вам один вопрос?
- Пожалуйста.
- Прежде всего беру назад выражение "бездельники", если оно вас задело. А затем... я попрошу вас указать мне хоть одну особу из высшего общества, которая бы что-нибудь делала. Я знаю человек двадцать этого круга, все они знакомы и вам. Итак, что же все они делают, начиная с князя, благороднейшего человека, которого, впрочем, может оправдать его возраст, и кончая... хотя бы паном Старским, чьи вечные каникулы уж никак не соответствуют положению его дел...
- Ах, мой кузен! Уж он-то, наверное, никогда не собирался служить в чем-либо образцом. Впрочем, мы говорим о французской аристократии, а не о нашей.
- А та что делает?
- Как же, пан Вокульский, они сделали многое. Прежде всего они создали Францию, они были ее рыцарями, вождями, министрами, духовными пастырями.
И затем они собрали те сокровища искусства, которыми вы восхищаетесь.
- Лучше скажите: они издавали много приказов и тратили много денег, однако Францию и ее искусство создали не они. Создали ее плохо оплачиваемые солдаты и моряки, задыхавшиеся под гнетом податей крестьяне и ремесленники и, наконец, ученые и художники. Я человек опытный, - поверьте мне: предлагать проекты легче, чем осуществлять их, и тратить деньги легче, чем зарабатывать.
- Да вы непримиримый враг аристократии!
- Нет, сударыня, я не враждую с теми, кто мне ни в чем не мешает. Я только считаю, что аристократы незаслуженно занимают привилегированное положение и, желая его удержать, проповедуют в обществе презрение к труду и почтение к безделью и роскоши.
- Вы предубеждены против аристократии, а между тем эти бездельники, как вы их называете, играют важную роль в жизни общества. То, что вы называете роскошью, по существу является лишь удобством, удовольствием, известным лоском, который стараются перенять у аристократов низшие сословия и таким образом тоже приобщиться к цивилизации. Я слыхала от весьма либеральных людей, что в каждом обществе должен быть класс, поощряющий развитие науки и искусства, а также утонченные нравы, - во-первых, затем, чтобы служить живым примером для остальных, и во-вторых, чтоб побуждать их к благородным поступкам. Потому-то в Англии и Франции человек простого происхождения, разбогатев, прежде всего ставит свой дом на широкую ногу и принимает у себя людей из высшего общества, а затем старается вести себя так, чтобы и его принимали.
Лицо Вокульского залил яркий румянец. Панна Изабелла, не глядя на него, заметила это и продолжала:
- Наконец, то, что вы называете аристократией, а я назвала бы высшим классом, - это люди хорошей породы. Возможно, что некоторые из них слишком много бездельничают; но если уж кто из их среды возьмется за какое-либо дело, то сразу отличится - энергией, умом или хотя бы благородством. Позвольте мне привести слова, которые часто повторяет князь: "Не будь Вокульский истинным дворянином, не был бы он сейчас тем, чем стал..."
- Князь ошибается, - сухо возразил Вокульский. - То, чего я достиг и чему научился, дало мне не дворянское происхождение, а тяжелый труд. Я больше других работал, вот и стал богаче других.
- Но разве вы могли бы так работать, если б родились в ином кругу? Мой кузен Охоцкий, подобно вам, физик и демократ, а все же он, как и князь, верит в хорошее происхождение. Охоцкий тоже приводил вас в пример, говоря о наследственности. "Вокульскому, - говорил он, - судьба дала удачу, но сила духа у него - от породы".
- Я весьма признателен всем, кто изволит причислять меня к некоей привилегированной касте, - сказал Вокульский, - но все же я никогда не поверю в привилегию на безделье и буду ставить выше заслуги плебеев, нежели претензии аристократов.
- Так вы полагаете, что нет никакой заслуги в поощрении утонченных чуств и нравов?
- Разумеется, это заслуга, но в обществе эту роль исполняют женщины. У них от природы отзывчивей сердце, живее воображение и тоньше чувства, и они-то, а не аристократия, придают изящество обыденной жизни, смягчают нравы и умеют внушать нам возвышенные чувства. Светоч, озаряющий путь цивилизации, - это женщина. И нередко она служит невидимой пружиной поступков, требующих чрезвычайного напряжения сил...
Теперь вспыхнула панна Изабелла. Некоторое время они шли молча. Солнце уже скрылось за горизонтом; между деревьями на западе заблестел лунный серп. Вокульский в глубоком раздумье сравнивал два сегодняшних разговора - с Вонсовской и панной Изабеллой.
"Как непохожи эти женщины! И разве я не прав, что стремлюсь именно к этой?"
- Можно ли задать вам один щекотливый вопрос? - вдруг мягко спросила панна Изабелла.
- Пожалуйста, хотя бы самый щекотливый.
- Не правда ли, уезжая в Париж, вы были сильно обижены на меня?
Он хотел ответить, что подозревал ее в обмане, а это нечто худшее, нежели обида, но промолчал.
- Я перед вами виновата... я заподозрила вас...
- Уж не в том ли, что я с помощью подставных лиц смошенничал при покупке дома вашего отца? - усмехнулся он.
- О нет! - живо возразила она. - Напротив, я заподозрила вас в поступке поистине христианском, которого, однако же, никому не могла бы простить. Одно время мне казалось, будто вы заплатили за наш дом... слишком много.
- Надеюсь, теперь вы уже успокоились?
- Да. Мне стало известно, что баронесса Кшешовская готова дать за него девяносто тысяч.
- В самом деле? Она еще не обращалась ко мне, но я предвидел, что рано или поздно это произойдет.
- Я очень рада, что так получилось и что вы ничего не потеряете, и... только теперь я могу от всей души поблагодарить вас, - сказала панна Изабелла, подавая ему руку. - Я понимаю, какую услугу вы нам оказали. Если б не вы, баронесса попросту ограбила бы моего отца; вы спасли его от разорения и даже, может быть, от смерти... Такие вещи не забываются...
Вокульский поцеловал ее руку.
- Совсем стемнело, - сказала она смущенно, - пора возвращаться. Наверное, все уже ушли из парка...
"Если она не ангел, то я просто скотина!" - подумал Вокульский.
Все уже собрались в столовой, и вскоре подали ужин. Вечер прошел весело. Около одиннадцати Охоцкий проводил Вокульского до его комнаты.
- Ну что? - спросил Охоцкий. - Я слышал, вы беседовали с кузиной об аристократии? Как же, удалось вам убедить ее, что это никчемный сброд?
- Нет! Панна Изабелла слишком хорошо защищает свои положения... Блестящая собеседница! - заметил Вокульский, стараясь скрыть смущение.
- Она, разумеется, говорила вам, что аристократия способствует расцвету науки и искусства, что она служит образцом хороших манер, а ее высокое положение - это цель, побуждающая к действию демократов, которые сами таким образом облагораживаются... Вечно те же самые аргументы, они уже мне оскомину набили...
- Однако вы сами верите в благородную кровь, - возразил задетый за живое Вокульский.
- Конечно... Но эту благородную кровь надо постоянно освежать, иначе она быстро испортится. Ну, спокойной ночи. Посмотрю, что показывает барометр, а то у барона ломит кости, и завтра может быть дождь.
Едва ушел Охоцкий, как к Вокульскому явился барон; он кашлял и ежился от озноба, но улыбался.
- Красиво, нечего сказать! - воскликнул он, нервно моргая веками. Очень красиво! Как же это вы меня подвели?.. Оставить мою невесту в парке, одну... Я шучу, шучу, - поспешил он прибавить, пожимая Вокульскому руку, но... в самом деле я мог бы на вас обидеться, если б не сразу вернулся и не... столкнулся с паном Старским, который как раз шел в нашу сторону с другого конца аллеи...
