которого состоялась в Париже в 1870 году, предвосхищает «Кукольный дом» Ибсена.
Романтик с типичной для французов склонностью к риторизму, он утверждал, что человечество делится на романтиков и глупцов. Обычаи того времени требовали, чтобы писатель сыпал не только запоминающимися афоризмами, но и дерзкими эпиграммами. Анатоль Франс рассказывает, как однажды утром он пришел в гости к Вилье, чтобы навести справки о его предках, а тот возмутился: «Неужели вы хотите, чтобы я говорил с вами в десять часов утра, при свете дня о Великом магистре и знаменитом Маршале?» Однажды, будучи на обеде у Генриха V, претендента на французский престол, Великий маршал услышал, как Генрих бранит кого-то, кто пожертвовал ради него всем, и заявил: «Сударь, я поднимаю бокал за здоровье вашего величества. Ваши права на престол, несомненно, справедливы. Вы обладаете воистину королевской неблагодарностью». Он был большим другом Вагнера; когда Вилье спросили, были ли их беседы приятными, он резко ответил: «А приятно ли беседовать с Этной?»
В его жизни, как и в творчестве, было что-то от поведения шута: то, что он являлся аристократом и притом очень бедным, весьма способствовало такому поведению. Надо полагать, что образ, созданный Вилье в парижском обществе, был средством самозащиты. Низкий рост удручал его не меньше, чем бедность, которая порой скатывалась до нищеты.
Как далеко может сбежать поэт, каким бы сильным ни было его воображение, от своего времени и места? Очевидно, что Верона Ромео и Джульетты находится не совсем в Италии; очевидно, что волшебные моря «Баллады о старом мореплавателе» Кольриджа – грандиозный сон средиземноморского поэта конца XVIII века, это не море Конрада, не море «Одиссеи». Смогу ли я написать стихотворение, в котором не будет Буэнос-Айреса? То же самое происходит с Испанией и Востоком у Вилье – они такие же французские, как и чрезвычайно достоверная «Саламбо» Флобера.
Лучший рассказ в нашей серии и один из шедевров жанра новеллы – «Пытка надеждой». Действие происходит в вымышленной Испании, время неизвестно. Вилье мало знал об Испании и почти ничего об Эдгаре Аллане По, однако «Пытка надеждой» и «Колодец и маятник» в равной мере незабываемы, поскольку оба автора знают, до какой жестокости может дойти человеческая душа. Ужас в рассказе По имеет физическую природу, Вилье, более тонкий автор, показывает нам ужас нравственный. Невероятная Испания из «Пытки надеждой» сменяется невероятным Китаем из «Приключений Тзе-И-Ла». Перед рассказом стоит эпиграф: «Отгадай, или я тебя съем», который Вилье остроумно вкладывает в уста сфинкса. Это уловка, чтобы обмануть читателя. Весь рассказ строится на высокомерии двух персонажей и чудовищной жестокости одного из них; в финале нам показывают внезапное великодушие, которое на самом деле оборачивается актом унижения. В «Ставке» сокрыта догма всех протестантских сект; суть рассказа в том, что человек, постигший эту догму, подспудно дает понять читателям, что его душа потеряна. В «Королеве Изабо» Вилье вновь обращается к теме жестокости сильных мира сего, к которой в этом случае примешивается чувство ревности. Неожиданный финал не менее ужасен. «Страшный сотрапезник» начинается нарочито легкомысленно: как веселая история о беззаботных и счастливых полуночниках, решивших кутить до самого рассвета. С появлением нового сотрапезника история мрачнеет, пока не оборачивается кошмаром, в котором непостижимым образом соединяются безумие и справедливость. Подобно тому как книга о рыцарстве оказывается пародией на «Дон Кихота», «Мрачная история, а рассказчик еще мрачнее» оказывается жестокой сказкой, которая в то же время – пародия на жестокие сказки. Несомненно, что из всех произведений Вилье именно «Вера» – самый фантастический и наиболее близкий текст к грезам Эдгара По. Чтобы утолить печаль, главный герой создает мир галлюцинаций; этот волшебный мир платит ему крошечным и забытым предметом, в котором содержится последнее обещание.
Парижанин Вилье хотел играть с понятием жестокости так же, как Бодлер играл со злом и грехом. К сожалению, сегодня мы знаем их слишком хорошо, чтобы с ними играть. Теперь название «Contes cruels» [655] звучит наивно – но не так было в то время, когда велеречивый и искренне взволнованный Вилье де Лиль-Адан произносил его в парижских салонах. Этот почти нищий аристократ, который чувствовал себя романтическим героем, окутанным в сумрак воображаемых дуэлей и выдуманных историй, сумел вписать свой образ в историю французской литературы. Мы думаем вовсе не о «Вере», не об арагонском еврее и не о Тзе-И-Ла – мы думаем и будем думать о Вилье де Лиль-Адане.
1984
Пу Сун-лин
«Тигр в гостях»
В «Аналектах» чрезвычайно благоразумного Конфуция говорится о том, что духов следует почитать, но в то же время лучше держаться от них на расстоянии. Мифы даосизма и буддизма смягчили это древнее предписание; не существует более суеверной страны, нежели Китай. Созданные там огромные реалистические романы – такие, как «Сон в красном тереме», к которому мы еще вернемся, – изобилуют чудесами именно потому, что они реалистичны, а чудесное не считается невозможным или неправдоподобным.
Истории, отобранные для этой книги, взяты преимущественно из «Ляо-Чжай» Пу Сун-лина, получившего литературные прозвища Последний Бессмертный и Ивовый Родник. Они написаны в XVII веке. Мы опираемся на английский перевод Герберта Аллена Джайлза, опубликованный в 1880 году. О Пу Сун-лине известно очень мало: он провалил экзамен на степень доктора словесности в 1651 году. Вследствие этого счастливого провала он полностью посвятил себя литературным занятиям – то есть написанию книги, которая и сделала его знаменитым. В Китае «Ляо-Чжай» имеет тот же статус, что и сказки «Тысячи и одной ночи» на Западе.
В отличие от Эдгара Аллана По и Гофмана, Пу Сун-лин не удивляется чудесам, которые описывает. В этом смысле его можно сравнить со Свифтом: не столько из-за фантастического сюжета, сколько из-за тона повествования, лаконического и безличного, а также из-за сатирической направленности его книги. Ад Пу Сун-лина напоминает преисподнюю Кеведо: он насквозь бюрократизированный и муторный. Тамошние суды, ликторы, судьи и чиновники такие же продажные крючкотворы, как и их земные коллеги из любой страны любого века. Не следует забывать, что китайцы в силу суеверного характера склонны читать эти истории так, как если бы читали о реальных событиях, поскольку для их сознания высший порядок является отражением порядка низшего, – то же утверждают и каббалисты.
Поначалу текст может показаться наивным; затем мы чувствуем веселый юмор, сатиру и мощь авторского воображения, которое из всего самого обыденного – студента, готовящегося к экзамену, обеда на холме, беспробудного пьяницы – незаметно сплетает целый мир: текучий, как вода, и удивительно переменчивый, как облака. Царство снов или, еще точнее, царство кошмарных галерей и лабиринтов. Мертвые оживают, незнакомец, посетивший наш мир, вскоре оборачивается тигром, а очаровательная на первый взгляд девушка –
