широкополой шляпы. Глядя на лицо «племянника», на его широкую улыбку и выдающиеся уши, Заммлер понимал, что интересен ему в силу своей исторической ценности. Кроме того, Элья уважает опыт человека, который многое пережил. Войну. Холокост. Страдания.
Благодаря насыщенному цвету лица, Грунер всегда казался Заммлеру здоровым. Но доктор однажды объяснил:
– Это не здоровье, дядя, а гипертония.
– Может, тебе перестать играть в карты?
Дважды в неделю в своем клубе Грунер подолгу играл на большие деньги в джин-рамми или канасту. Заммлер знал об этом от Анджелы, которой импонировало отцовское вредное пристрастие. Она не без удовольствия отмечала, что у нее имеются наследственные пороки. У нее и у ее младшего брата Уоллеса. Уоллес был прирожденным игроком. Он уже успел потерять свои первые пятьдесят тысяч, вложив их в мафиозный бизнес в Лас-Вегасе. Вернее, его партнеры не были настоящей мафией, а только безуспешно пытались ею стать. Сам доктор Грунер вырос в криминальном квартале и иногда принимал бандитский тон: начинал говорить углом рта. Он был вдовец. Покойная жена, немецкая еврейка, происходила из семьи, пустившей в Америке глубокие корни (предки пересекли океан в 1848 году), и на этом основании считала себя социально выше мужа – иммигранта, Ostjude [50]. Она видела свою задачу в том, чтобы облагораживать его, помогать ему расширять практику. Миссис Грунер была почтенной благонравной женщиной с тонкими ногами и жестко залакированной пышной прической. Носила строгие, геометрически выверенные наряды из магазина «Пек энд Пек». Грунер признавал социальное превосходство жены.
– Давление поднимается у меня не из-за карт. Не будь их, было бы что-нибудь другое: фондовая биржа, кондоминиум во Флориде, тяжба со страховой компанией. Или Уоллес. Или Анджела.
Сдерживая пылкую нежность, мешая отцовскую любовь с проклятиями, Грунер бурчал: «Сука», когда в поле его зрения показывалась дочь, которая, надо полагать, сводила с ума мужчин и приводила в бешенство женщин своей привычкой с фальшивой невинностью во всей красе демонстрировать собственную движущуюся плоть (бедра, ляжки, грудь). «Корова! – бормотал Грунер себе под нос. Или: – Грязная потаскуха!» Тем не менее он положил на ее счет достаточно денег, чтобы она могла припеваючи жить на проценты. Миллионы развратных женщин имели, как Заммлер видел, более чем достаточно средств к существованию. Глупые создания (если не хуже), они расточали богатство страны. Тех подробностей, которые выслушивал от Анджелы дядя Артур, Грунер бы не потерпел. Она всегда предупреждала: «Папа умрет, если об этом узнает». Заммлер не был с нею согласен, поскольку Элья, вероятно, и так знал немало. Правда естественным образом открывалась всем заинтересованным лицам. Каждому, кто видел лодыжки Анджелы, вырезы ее блузок и движения ее пальцев. Каждому, кто слышал ее низкий музыкальный шепот.
У доктора Грунера вошло в привычку говорить: «О да, я знаю эту девку – мою Анджелу. И Уоллеса тоже!»
Заммлер не сразу понял, что такое аневризма. По словам Анджелы, Элья лег в больницу для операции на горле. На следующий день после тет-а-тета с карманником в подъезде, Заммлер отправился в Ист-Сайд навестить Грунера. Тот лежал с перевязанной шеей.
– Как ты, Элья? Выглядишь неплохо.
Длинными руками разгладив сзади плащ, старый джентльмен согнул худые ноги и сел. Между носками сморщенных и потрескавшихся черных ботинок он поставил кончик зонта, а на изогнутую ручку оперся обеими руками, подавшись к кровати с польско-оксфордской учтивостью. Образцовый посетитель больничной палаты. Левая сторона его лица, изысканно изборожденная морщинами, была как контурная карта местности со сложным рельефом.
Доктор Грунер сел прямо, не улыбаясь. Лицо человека, который всю жизнь старался быть добродушным и веселым, сохраняло приятное выражение. Но сейчас эта приятность не вытекала из обстоятельств, а являлась лишь следствием привычки.
– Пока ничего не ясно.
– Разве операция не прошла успешно?
– Мне в горло вставили хитрую штуковину, дядя.
– Для чего?
– Для того чтобы регулировать ток крови по сонной артерии.
– То есть это как бы клапан?
– Вроде того.
– Значит, теперь давление не должно повышаться?
– Да, замысел в этом.
– Ну так, видимо, он сработал. Вид у тебя нормальный, Элья. Как всегда.
Очевидно, доктор Грунер чего-то недоговаривал. Мрачным он не казался. Это была не тяжесть, а скорее, как показалось мистеру Заммлеру, странная натужная легкость. Если врач надевал больничную пижаму, он был хорошим больным.
– Это мой дядя, – пояснил он медсестрам. – Скажите ему, какой из меня пациент.
– О, доктор – чудесный пациент!
Грунер всегда считал необходимым добиваться одобрения и расположения тех, кто к нему приближался.
– Я полностью в руках моего хирурга. В точности выполняю все, что он говорит.
– Он хороший врач?
– О да. Хотя и деревенщина. Штат Джорджия, из красношеих [51]. В колледже был звездой футбола. Помню, читал про него в газетах. Он играл за Технологический институт. Но это не помешало ему стать хорошим хирургом. Я выполняю все его назначения, в дискуссии не вступаю.
– Ты вполне им доволен?
– Вчера винт был закручен чересчур туго.
– В чем это проявилось?
– Мне стало трудно говорить, нарушилась координация. Ты ведь понимаешь: мозг должен снабжаться кровью в достаточном количестве. Пришлось переделывать.
– Но сегодня тебе лучше?
– Да.
Принесли почту, и доктор Грунер попросил дядю Заммлера почитать ему новости рынка. Тот повернулся так, чтобы на газету падал свет из окна, и нацелил на нее правый глаз.
– Министерство юстиции США возбудит дело с целью принудить компанию «Линг-Темко-Воут» отказаться от акций предприятия «Джонс энд Лафлин Стил». Противодействие гигантскому конгломерату…
– Эти конгломераты того и гляди приберут к рукам весь бизнес в стране. Один из них, насколько мне известно, скупил все нью-йоркские похоронные бюро. А фирму «Кэмпбелл», которая в Риверсайде, купили, я слышал, те, кто издает журнал «Мэд».
– Любопытно.
– На молодежи можно хорошо заработать. Школьники очень много тратят. Если достаточно большому количеству детишек запудрить мозги, получится новый массовый рынок. Поле для грандиозных операций.
– Представляю себе…
– Мало кому удается держаться на плаву. Сначала заработай деньги, потом не дай инфляции их сожрать. Куда их вложить? Кому доверить, когда доверять никому нельзя? Как уберечься от грабителей из налогового управления? И, наконец, кому завещать свое состояние? Сколько приходится маяться со всем этим! Не жизнь, а мучение!
Теперь дядя Заммлер понял. У Грунера от рождения один сосуд был дефективный. Больше полувека он прокачивал через себя кровь и от этого износился. На месте протечки образовался сгусток. Дрожащий, желеобразный. Когда такое происходит, человек оказывается на краю бездны. При любом толчке сердца артерия может лопнуть и забрызгать весь мозг кровью. Эти факты постепенно втерлись в сознание Заммлера. Неужели час пробил? Тот самый час? Какой ужас! Видимо, да. Элья умрет от кровоизлияния. Понимает ли он это? Конечно. Должен понимать, на то он и врач. Но вместе с тем он человек, а люди умеют себя обманывать. Одновременно знать и не знать – это для нас типично. Но после десяти
