Я вздрогнул и поднял на него глаза. Он шел неуклюжей походкой, засунув руки в карманы, с бессмысленным взглядом на тупом лице. Меня охватило отвращение.
«Ну, мне пора, – сказал я, останавливаясь, – я не предполагал, что зашел так далеко».
Казалось, он был так же рад избавиться от меня, как я от него.
«Да? – сказал он, протягивая мне руку. – Ну, до скорого!»
Мы небрежно попрощались, он исчез в толпе, и больше я с ним не встречался.
– И все это было на самом деле? – спросил Джефсон.
– Я изменил имена и даты, – ответил Мак-Шонесси, – но уверяю вас, что самые факты взяты из жизни.
На прошлом собрании мы обсуждали вопрос, кем будет наш герой.
Мак-Шонесси хотел сделать его писателем, с тем чтобы в роли злодея выступал критик.
Я предложил биржевого маклера с некоторой склонностью к романтизму. Джефсоп, у которого был практический ум, заявил:
– Дело не в том, какие герои нравятся нам, а какие герои нравятся женщинам, читающим романы.
– Вот это правильно, – согласился Мак-Шонесси. – Давайте соберем по этому поводу мнения различных женщин. Я напишу своей тетке и узнаю от нее точку зрения престарелой леди. Вы, – обернулся он ко мне, расскажите, в чем дело, вашей жене и выясните, каков идеал современной молодой дамы. Браун пускай напишет своей сестре в Ньюхэм и узнает настроение передовой образованной особы, а Джефсон может спросить у мисс Медбэри, какие мужчины нравятся обыкновенным здравомыслящим девушкам.
Так мы и сделали, и теперь нам оставалось только рассмотреть полученные результаты. Мак-Шонесси начал с того, что вскрыл письмо своей тетки. Старая леди писала:
«Мне кажется, мой дорогой мальчик, что на вашем месте я выбрала бы военного. Твой бедный дедушка, который убежал в Америку с этой ужасной миссис Безерли, женой банкира, был военным, и твой кузен Роберт, тот самый, который проиграл в Монте-Карло восемь тысяч фунтов, был тоже военным. Меня с самой ранней юности всегда привлекали военные, хотя твой дорогой дядя их совершенно не переносил.
Кроме того, о воинах много говорится в Ветхом завете (например, в книге пророка Иеремии, глава ХLVII, стих 14).
Конечно, нехорошо, что они все время дерутся и убивают друг друга, но ведь в наши дни они, кажется, этого больше не делают».
– Таково мнение старой леди, – сказал Мак-Шонесси, складывая письмо и пряча его в карман. – Посмотрим, что скажет современная образованная особа.
Браун достал из своего портсигара письмо, написанное уверенным, округлым почерком, и прочел следующее:
«Какое удивительное совпадение! Как раз вчера вечером, у Милисент Хайтопер, мы обсуждали тот же самый вопрос и вынесли единогласное решение в пользу военных.
Видишь ли, мой милый Селкирк, человеческую природу всегда влечет к себе противоположное.
Поэт пленил бы юную модисточку, но для мыслящей женщины он был бы невыразимо скучен. Образованной девушке мужчина нужен не для того, чтобы рассуждать с ним на высокие темы, а для того, чтобы любоваться им. Я уверена, что дурочка нашла бы военного скучным и неинтересным, но для мыслящей женщины военный-это идеал мужчины, существо сильное, красивое, одетое в блестящую форму и не слишком умное».
Браун порвал письмо и бросил клочки его в корзину для бумаг.
– Итак, вот уже два голоса в пользу армии, – заявил Мак-Шонесси, послушаем теперь здравомыслящую девушку.
– Сначала нужно еще найти эту здравомыслящую девушку, – буркнул Джефсон довольно унылым, как мне показалось, тоном, – а это не так-то легко.
– Как? – удивился Мак-Шонесси. – А мисс Медбэри? Обычно при упоминании этого имени на лице Джефсона появлялась счастливая улыбка, но сейчас оно приняло скорее сердитое выражение.
– Вы так полагаете? – произнес он. – Ну, в таком случае здравомыслящая девушка тоже любит военных.
– Ах ты, черт побери! – вырвалось у Мак-Шонесси. – Вот так штука! А как она это объясняет?
– Она говорит, что в военных есть что-то особенное и что они божественно танцуют, – сухо заметил Джефсон.
– Вы удивляете меня, – пробормотал Мак-Шонесси, – я просто поражен.
А что говорит молодая замужняя леди? – обратился он ко мне. – То же самое?
– Да, – отвечал я, – совершенно то же самое.
– А объяснила она вам почему? – продолжал допытываться Мак-Шонесси.
– По ее мнению, военные просто не могут не нравиться, – сообщил я.
После этого мы некоторое время сидели молча, вздыхали и курили. «И зачем только мы затеяли этот опрос?» – казалось, думал каждый.
То, что четыре совершенно различные по своему характеру образованные женщины так не по-женски быстро и единодушно выбрали своим идеалом военных, было, конечно, не особенно лестно для четырех штатских. Если бы дело шло о няньках или горничных, ну тогда это еще можно было бы понять.
Венера с белым чепчиком на голове все еще продолжает преклоняться перед Марсом, и это одно из последних проявлений религиозного чувства в наше безбожное время.
Год тому назад я жил рядом с казармами и никогда не забуду, что делалось перед их широкими чугунными воротами по воскресеньям после полудня.
Около двенадцати часов здесь уже начинали собираться девушки. К двум часам, когда воины с напомаженными головами и тросточкой в руке готовы были к прогулке, их ожидал длинный ряд из четырех или пяти сот женщин. Прежде они толпились в хаотическом беспорядке, и когда солдаты выходили по двое из ворот, женщины бросались на них, как львы на христианских мучеников.
Это приводило, однако, к таким грубым сценам, что полиция вынуждена была вмешаться, и девушки стали выстраиваться «в очередь», попарно, а специально наряженный для этой цели отряд констеблей следил за тем, чтобы они стояли на местах и ждали своей очереди.
В три часа часовой выходил и закрывал калитку.
«Все уже вышли, мои милочки, – кричал он оставшимся девушкам, нечего вам больше здесь делать! Сегодня у нас больше нет для вас парней».
«Как, ни одного больше? – начинала умолять какая-нибудь бедная малютка, и ее большие круглые глаза наливались слезами. – Ни одного, хотя бы самого маленького? А я так долго ждала!»
«Ничего не поделаешь, – отвечал часовой грубовато, но добродушно и отворачивался, чтобы скрыть свои собственные чувства. – Вы, милочки, уже получили все, что вам причиталось. У нас ведь не фабрика солдат. На сегодня у нас больше нет, значит, и получать нечего, это ясно само собой. Приходите в следующий раз пораньше».
Затем он спешил уйти, чтобы избежать дальнейших неприятностей, а полиция, которая как будто только и ждала этой минуты, с насмешками начинала разгонять остатки плачущих женщин.
«Эй вы там, ну-ка пошевеливайтесь; расходитесь, девушки, расходитесь, – говорили констебли своими раздражающе несимпатичными голосами. – Прозевали вы на этот раз свое счастье! Нельзя же полдня загораживать улицу. Что это еще за демонстрация девушек, не нашедших для себя парней! А ну, расходитесь!»
В связи с этими же казармами наша поденщица рассказала Аменде, Аменда – Этельберте, а эта последняя – мне интересную историю, которую я теперь повторил своим товарищам.
В некий дом, на некой улице, поблизости от этих самых казарм, переехала в один прекрасный день некая семья. Незадолго до того у них ушла прислуга – почти все их слуги уходили от них в конце первой же недели, – и на следующий день после переезда они составили и послали в «Хронику» следующее объявление:
«Нужна прислуга в небольшую семью из одиннадцати человек. Жалованье-6 фунтов. Пива не полагается. Желательна привычка рано вставать и умение много работать. Стирка на дому. Должна хорошо стряпать и не отказываться мыть окна. Предпочтительна принадлежность к унитарианской церкви. Рекомендация обязательна. Обращаться к А. Б... и т. д.».
Это объявление было послано в среду после обеда, а в четверг в семь часов утра вся семья проснулась от непрекращающихся звонков с парадного хода: Муж выглянул в окно и с изумлением увидел толпу примерно из пятидесяти девушек, окруживших дом.
Он набросил халат и спустился – вниз, чтобы узнать, в чем дело, но не успел он открыть дверь, как десятка полтора девушек ворвались в дом с такой силой, что сбили его с ног. Очутившись в прихожей, девушки быстро повернулись снова лицом к выходу, вытолкали остальных тридцать пять, или сколько их там было, назад на ступеньки и захлопнули дверь перед самым их носом. Потом они подняли хозяина на ноги и вежливо попросили провести их к А. В.
Сначала из-за криков оставшихся на улице женщин, которые стучали кулаками в дверь и выкрикивали ругательства в замочную скважину, он ничего не мог разобрать. Но в конце концов он понял, что это прислуги, явившиеся по объявлению его жены. Тогда он пошел наверх, рассказал обо всем жене, и та решила поговорить по очереди с каждой из девушек.
Чрезвычайно сложным оказался вопрос, которая будет первой. Девушки обратились было к хозяину, но тот отвечал, что предоставляет решить это им самим, и они принялись своими силами улаживать дело.
