- Я хотел раньше поговорить с вами, - ответил Вокульский.
- Так встретимся где-нибудь. Когда вы бываете дома?
- В неопределенное время. Я предпочел бы зайти к вам.
- Так приходите в среду, вместе позавтракаем и договоримся наконец.
Они раскланялись. Пан Томаш нежно прижал к себе локоть Вокульского.
- Генерал... - начал он.
Генерал, увидев Вокульского, протянул ему руку, и они поздоровались, как старые знакомые.
Пан Томаш становился все сердечнее, с удивлением замечая, что галантерейный купец знаком с наиболее видными в городе лицами и не знаком лишь с теми, кто, имея титул или богатство, не утруждал себя какой-либо деятельностью.
У входа во вторую гостиную, где было несколько дам, их встретила графиня. Позади нее промелькнул Юзеф.
"Расставили пикеты, чтобы не скомпрометировать выскочку, - подумал Вокульский. - Очень мило с их стороны, но..."
- Как же я рада, пан Вокульский, - сказала графиня, забирая его у пана Томаша, - как я рада, что вы исполнили мою просьбу... Здесь как раз находится особа, которая жаждет познакомиться с вами.
В первой гостиной появление Вокульского вызвало сенсацию.
- Вы замечаете, генерал, - заговорил граф, - графиня стала принимать у себя галантерейных купцов. Этот Вокульский...
- Он такой же купец, как мы с вами, - возразил генерал.
- Скажите, князь, - спросил другой граф, - как сюда попал этот Вокульский?
- Его пригласила хозяйка, - отвечал князь.
- Я не имею предубеждения против купцов, - продолжал граф, - но этот Вокульский - человек, который во время войны занимался поставками и нажил на этом состояние...
- Да, да... - прервал его князь. - Обычно подобного рода состояния подозрительны, но за Вокульского я ручаюсь. Мне говорила о нем графиня, а я, в свою очередь, спрашивал офицеров, бывших на войне, в том числе и моего племянника. Так вот о Вокульском единодушно говорят, что поставки, в которых он принимал участие, всегда были добросовестны. Даже солдаты, когда получали хороший хлеб, говорили, что, наверное, его пекли из муки Вокульского. Скажу вам больше, граф, - продолжал князь, - Вокульский, снискавший своей честностью внимание высочайших особ, неоднократно получал весьма соблазнительные предложения. Не далее как в январе этого года одно предприятие предлагало ему двести тысяч рублей только за фирму, и он отказался...
Граф усмехнулся.
- Было бы у него больше на каких-нибудь двести тысяч...
- Зато он не был бы сегодня здесь, - возразил князь и, кивнув графу, отошел.
- Сумасшедший старик, - презрительно пробормотал граф вслед князю.
В третьей гостиной, куда ввела Вокульского графиня, помещались буфет и множество столиков, больших и маленьких, за которыми сидели по два, по три, а где и по четыре человека. Несколько слуг разносили кушанья и вина, а распоряжалась ими панна Изабелла, очевидно заменявшая хозяйку дома. На ней было бледно-голубое платье и крупные жемчуга на шее. Она была так прекрасна, так величаво было каждое ее движение, что, взглянув на нее, Вокульский окаменел.
"Нечего даже мечтать о ней..." - с отчаянием подумал он.
В ту же минуту он заметил в оконной нише молодого человека, который вчера был в костеле; сейчас он одиноко сидел за маленьким столиком и не сводил глаз с панны Изабеллы.
"Конечно, он любит ее!" - подумал Вокульский, и на него точно повеяло могильным холодом.
"Я погиб!" - прибавил он мысленно.
Все это длилось несколько секунд.
- Видите старушку, которая сидит между епископом и генералом? спросила графиня. - Это вдова председателя, Заславская, лучшая моя приятельница, она непременно хочет познакомиться с вами. Вы ее очень заинтересовали, - продолжала графиня с улыбкой, - детей у нее нет, только две хорошенькие внучки.
Смотрите же, сделайте удачный выбор... А пока присмотритесь к ней, и, когда эти господа отойдут, я вас представлю. А, князь!
- Рад вас видеть, - обратился князь к Вокульскому. - Вы позволите, кузина...
- Милости прошу, - отвечала графиня. - Вот вам, господа, свободный столик... Я вас на минуту оставлю...
Она отошла.
- Присядем, пан Вокульский, - сказал князь. - Отлично получилось, право; у меня к вам важное дело. Представьте себе, ваши проекты вызвали большой переполох среди наших мануфактурщиков... Кажется, я правильно сказал: мануфактурщики?.. Они утверждают, что вы хотите погубить нашу промышленность... Разве ваша конкуренция для них так опасна?
- Я пользуюсь значительным кредитом у московских фабрикантов, примерно в сумме до трех, даже четырех миллионов, - отвечал Вокульский. - Но я еще не знаю, как у нас пойдут их товары...
- Страшная... страшная цифра! - проговорил князь. - Вам не кажется, что она представляет действительную опасность для наших фабрик?
- Нет, что вы. Она только несколько снизит их колоссальные прибыли, что меня, впрочем, нисколько не трогает. Мое дело заботиться о собственных прибылях и о дешевых товарах для покупателей, а наши как раз и будут дешевле.
- Но взвесили ли вы этот вопрос с точки зрения своего гражданского долга? - спросил князь, сжимая его руку. - Нам уже так мало осталось терять...
- Мне кажется, что наш гражданский долг как раз и заключается в том, чтобы дать покупателям более дешевый товар и уничтожить монополию фабрикантов, которые связаны с нами лишь тем, что эксплуатируют наших потребителей и рабочих...
- Вы думаете?.. Это мне и в голову не приходило. Впрочем, меня интересуют не фабриканты, а наша родина, наша несчастная родина...
- Что можно вам предложить, господа? - вдруг произнесла возле них панна Изабелла.
Князь и Вокульский поднялись.
- Как ты прелестна сегодня, дорогая! - сказал князь, пожимая ей руку. Мне, право, жаль, что я не мой собственный сын... Хотя, может, это и к лучшему. Видишь ли, если бы ты отвергла меня, - а это весьма вероятно, - я был бы очень несчастен... Ах, виноват, - спохватился он. - Разреши, дорогая, представить тебе пана Вокульского. Мужественный человек и мужественный гражданин... с тебя этого довольно, не правда ли?
- Я уже имела удовольствие... - тихо проговорила панна Изабелла, отвечая на поклон Вокульского.
Он взглянул ей в глаза и уловил такой испуг, такую грусть, что душу его снова охватило отчаяние.
"И зачем я пришел сюда?" - подумал он.
Он глянул в сторону окна и увидел молодого человека, который все еще одиноко сидел над нетронутою тарелкой, прикрыв глаза рукой.
"Ах, зачем я, несчастный, пришел сюда..." - думал Вокульский, чувствуя такую боль, словно сердце его сжимали клещи.
- Может быть, выпьете вина? - спросила панна Изабелла, с удивлением взглянув на него.
- Все, что прикажете, - машинально ответил он.
- Мы должны короче познакомиться, пан Вокульский, - говорил князь. Вам следует сблизиться с нашим обществом, в котором, поверьте, есть умные головы и благородные сердца, но... не хватает инициативы...
- Я выскочка, у меня нет титула... - ответил Вокульский, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Напротив, сударь... титулов у вас хоть отбавляй: один - это ваша работа, другой - честность, третий - способности, четвертый - энергия... Именно эти качества необходимы нам для возрождения нашей родины. Дайте нам все это, и мы примем вас... как брата.
К ним подошла графиня.
- Простите, князь, - сказала она. - Пан Вокульский, прошу вас.
Она подала ему руку, и оба направились к председательше.
- Вот пан Станислав Вокульский, - обратилась графиня к старушке, одетой в темное платье с дорогими кружевами.
- Садись-ка сюда, - указала старушка на кресло возле себя. - Тебя зовут Станиславом, не так ли? А из каких ты Вокульских?
- Из тех... никому не известных, - отвечал он, - а менее всего, наверное, вам, сударыня.
- А что, отец твой в армии не служил?
- Отец нет, а дядя служил.
- А где он служил, не помнишь?.. И не Станиславом ли его звали?
- Да, Станиславом. Он был поручиком, а потом капитаном в седьмом линейном полку...
- В первой бригаде второй дивизии, - перебила председательша. - Видишь, дитя мое, вот уж ты мне и не совсем незнаком... Как он, жив ли?
- Нет, скончался пять лет назад.
У председательши задрожали руки. Она открыла маленький флакончик и понюхала его.
- Скончался, говоришь ты... Вечная ему память... Скончался... А не осталось ли по нем какой-нибудь вещицы?
- Золотой крест...
- Да, золотой крест... А больше ничего?
- Еще миниатюра, его портрет, писанный на слоновой кости в тысяча восемьсот двадцать восьмом году.
Председательша все чаще подносила к носу флакончик; руки ее тряслись все сильней.
- Миниатюра... - повторила она. - А ты знаешь ли, кто ее писал?.. И больше ничего не осталось после него?
- Была какая-то пачка бумаг и еще одна миниатюра...
- Что же с ними сталось? - допытывалась председательша с возрастающим волнением.
- Эти вещи дядя за несколько дней до смерти собственноручно опечатал и велел положить с ним в гроб.
- А... а... - простонала старушка и залилась горькими слезами.
