отстану.
– Да уж пожалуйста.
– Но давайте я хотя бы проеду с вами на автобусе.
– Нет, спасибо.
– Я прослежу, чтобы вас никто не побеспокоил.
– Вы хотите, чтобы я вам его показал.
– Я просто знаю, как вы не любите, как ненавидите метро.
– Ничего страшного.
– И конечно (зачем отрицать?), вы разбудили мое любопытство. Понимаю: вы сказали мне про него, чтобы я от вас отстал, а я все никак не отстаю… Говорите, он носит пальто из верблюжьей шерсти?
– Кажется, да.
– И хомбургскую шляпу? И очки «Диор»?
– Насчет шляпы я уверен, насчет очков – это предположение.
– Вы наблюдательны – этого у вас не отнять. Еще у него усы, яркие рубашки и психоделические галстуки? Похоже, он мнит себя каким-то принцем.
– Да, – сказал Заммлер, – вид у него действительно по-своему величественный.
– У меня идея, как с ним поступить.
– Оставьте его в покое – вот мой вам совет.
– Я и не собираюсь вступать с ним в конфликт. Ни в коем случае. Он меня даже не заметит. Сейчас все что угодно можно сфотографировать. Даже ребенка у женщины в утробе. Как-то засовывают туда фотоаппарат. Ну а я недавно купил новенький «Минокс» – совсем маленький, с зажигалку размером.
– Не говорите глупостей, Лайонел.
– Да он точно ничего не заметит! Уверяю вас. А снимки могут очень пригодиться. Разоблачим преступника и продадим какому-нибудь популярному журналу. Это будет хороший урок полиции, да и Линдси тоже. А то он недурно устроился: метит в президенты, не слезая с мэрского кресла… Убьем трех зайцев одним камнем.
Вот и Юнион-сквер: в середине зеленая платформа газона, прорезанная сухими серыми дорожками, а вокруг, как сумасшедшие, носятся машины – грязные, вонючие. Заммлеру было совершенно не нужно, чтобы Феффер держал его за локоть. Он отстранился.
– Пришли. Я спускаюсь.
– Такси сейчас не поймать: у таксистов пересменка. Поэтому действительно придется ехать на метро. Но я с вами.
Держа в одной руке блокнот и шляпу, а на другую повесив зонт, Заммлер зашагал по полутемным коридорам в дыме от горелых сосисок. Быстрые турникеты шумно глотали жетоны. Поезда грохотали, как стада бизонов. Заммлер предпочел бы ехать в одиночестве. Но Феффер не мог его отпустить. И молчать тоже не мог. Это была его насущная потребность – постоянно требовать внимания, излучая неослабевающее любопытство. И, само собой, поскольку он так сильно уважал мистера Заммлера, он не мог не делать маленьких пробных насечек неуважения: то здесь, то там подпуская намеки, оговорочки, вольности и фамильярности, он словно бы искал ущербное место. Друг мой, зачем утруждать себя такими трудоемкими поисками? Ущербности повсюду хоть отбавляй. Могу показать.
– Фэнни, та девушка, которая вас проводила, – она далеко не недотрога, – сказал Феффер и, не получив ответа, невозмутимо продолжил: – Сейчас девчонки вообще на все согласны. А эта, несмотря ни на что, все-таки как будто стеснительная. В постели так себе. Хотя грудастая. Разумеется, замужем. Муж работает по вечерам. Ведет то шоу, про которое я вам говорил. – Ответа опять не последовало, и опять Феффер продолжил: – Мне нравится быть с ней. Мы много времени проводим вместе. А когда пришел оценщик убытка…
– Какого убытка? – спросил Заммлер.
– Мне в аэропорту повредили чемодан, и я подал жалобу. Человек из страховой компании пришел ко мне домой как раз тогда, когда у меня была Фэнни. И бац! Он в нее влюбился. Свингер. С зубами, как у шимпанзе. Говорит, бросил Гарвардскую школу бизнеса. Физиономия желтая и потная. Похожа на масляный фильтр, который надо было поменять пять тысяч миль назад. Жуть.
– Вот как?
– Ага. Ну так я, чтобы сумма страхового возмещения оказалась повыше, поощрил его интерес к Фэнни. Дал ему ее телефон.
– С ее согласия?
– Думаю, она была не против. Ну так вот. Звонит ей тот парень и говорит: «Привет, дорогая, это Гас. Давай встретимся, выпьем». А трубку взял муж. Который работает вечерами. В следующий раз, когда Гас ко мне пришел, я ему сказал: «Гас, дружище, ее муж злится не по-детски. Ты бы к ней пока не совался. Он парень крутой». А Гас отвечает…
На Восемнадцатой улице разве нет остановки? Двадцать третья, Тридцать четвертая. На сорок второй пересадка на межрайонную скоростную линию.
– Гас отвечает: «Чего мне бояться? Гляди, у меня при себе пушка». И достает пистолет. Я сначала обалдел, а потом присмотрелся и вижу: пистолет – одно название. Ну и говорю: «Этим ты даже телефонный справочник не прострелишь». Не успел я опомниться, Гас схватил справочник, поставил на пюпитр и целится. Сукин сын ненормальный! Выстрелил! С каких-то пяти футов. Такого шума я в жизни своей не слыхал. Весь дом, наверное, вздрогнул. Но я оказался прав: пуля вошла в книгу всего на два дюйма. Как вам это? Не прострелить Манхэттенский телефонный справочник!
– Да, убогое оружие.
– А вы в оружии разбираетесь?
– Немного.
– В общем, из того пистолета человека можно от силы ранить. Убьешь, наверное, только если стрелять в голову с близкого расстояния. Сколько вокруг идиотов!
– Что верно, то верно.
– Ну а за чемодан страховая мне заплатит около двухсот баксов, хоть эта старая рухлядь столько и не стоила.
– Вы очень ловки.
– На следующий день Гас опять пришел и попросил, чтобы я написал ему рекомендацию.
– Для кого?
– Для его начальника.
Выйдя из поезда на Девяносто шестой улице, они вместе поднялись в суматоху Бродвея. Феффер проводил Заммлера до самого дома.
– Если нужна какая-то помощь, мистер Заммлер…
– Я вас не приглашаю, Лайонел. Что-то очень устал.
– Это весна. В смысле, погода меняется, – сказал Феффер. – Даже мы, молодые люди, это чувствуем.
Еще в лифте достав из кошелька маленький плоский ключ, мистер Заммлер открыл дверь. В честь наступления весны Маргот расставила в прихожей ветки форзиции в стеклянных банках. Одна из них упала. Идя на кухню за бумажными полотенцами, Заммлер убедился, что племянницы дома нет. Вернулся в прихожую, бросил несколько полотенец на лужу и, глядя, как бумага темнеет от впитываемой воды, взял телефон. Поставил его на кленовую ручку дивана, сел на покрывало из косынок и набрал номер Шулы. Она не ответила. Может быть, ее телефон выключен? Заммлер несколько дней с нею не виделся. Раз теперь она воровка, могла затаиться. А если Айзен действительно в Нью-Йорке, то, вероятно, она еще и заперлась. Правда, вряд ли он стал бы ее донимать. Ему нужно было ковать другое железо, жарить другую рыбу. (До чего же старый Заммлер все-таки любил такие выражения!)
Отнеся полотенца, сухие и мокрые, на кухню, Заммлер отрезал несколько кусочков салями большим поварским ножом. (Маленьких ножей Маргот не держала. Только огромные. Даже лук ими чистила.) Сделал сэндвич. Со своей любимой английской горчицей «Колменз». Захотел налить себе низкокалорийного клюквенного сока, который покупала Маргот, но не нашел ни одной чистой чашки. Пришлось пить из бумажного стакана, противно отдающего воском. Заммлер торопился: времени мыть и вытирать
